Хайнрих закончил — он сказал ровно то, что хотел. Прямой и бесхитростный варвар… Хитрец, умница, дипломат, успевший утопить в волнах прошлого свежий эйнрехтский труп, прежде чем тот явится, чтобы увести союзника. Не восхищаться Ли не мог, но делал это молча. Дядюшка Гектор племянником гордился бы: маршал и не подумал принять брошенный варитом мяч, он уступал это право умному агму.
Маркграф, если Савиньяк разгадал его верно, лихорадочно подыскивал другую корку для той же начинки. Гаунау и бергеры за одно упоминание об их сходстве разорвали бы любого, но и те, и другие были отродьями разрубленного мечом истории седоземельского спрута.
Вольфганг-Иоганн сдвинул пшеничные брови.
— Золотого Договора больше нет, это так. — Для своей речи бергер предпочел талиг, и это было мудро. — Дриксен развязала войну, Агарис исчез, Гайифа исчезает, но, пока существует Талиг, Горная марка будет ему верна. Мы не вложим меч в ножны, пока дриксы на талигойской земле истребляют марагов, но мы помним, что нынешний год не терпит крови. Проэмперадор Надора заключил мир, я признаю этот договор и присоединяюсь к нему, однако нужно решить, как быть с Каданой и Дриксен.
— Нужно, — согласился Хайнрих, — и мы будем об этом говорить. Если будем говорить вообще.
— Я поклялся кровью, — чуть улыбнулся Лионель, предоставив додумать недостающее варварским мозгам. Некоторые вещи лучше говорить с неохотой, лишь отвечая на заданные в лоб вопросы.
— Регент Талига одобрил перемирие, — напомнил маркграф, и Лионель мысленно подобрался, будто готовясь к прыжку. — Он должен одобрить и мир. Гонец выедет с рассветом.
— Регент Талига слишком далеко на юге, — словно бы с досадой проговорил Савиньяк, — он не видит ни нашей войны, ни наших… обвалов. Его величество Карл ближе, но он пока не может ни воевать, ни заключать и разрывать союзы. Излом не дает времени никому; решать нужно здесь и сейчас, а решив, не юлить и не отступать.
— Мне не перед кем отчитываться, — буркнул Хайнрих именно то, к чему Ли и подводил. — Я снимаю войска с перевалов и выдвигаю их к Каданской границе. Если Джеймс нарушит границу Северного Надора… Тем хуже для Джеймса.
— Дорогой Вольфганг-Иоганн, — совсем тихо, словно не желая говорить при Хайнрихе, напомнил Савиньяк, — армии фок Варзов, по существу, больше нет, вся надежда Марагоны и Проэмперадора Севера на армию моего брата, но очень может быть, что Эмилю придется повернуть к Олларии…
— Каждому своя ноша! — отрезал бергер, и Лионель понял: победа! — Мы не оставим без помощи ни марагов, ни столицу.
Дальше стало совсем просто. Фрида, которая могла бы вмешаться, злилась в Агмштадте, а трое союзников слишком спешили и слишком во многом сходились, чтобы пререкаться из-за мелочей.
2
Карой вернулся, когда голова каравана выползала на Старую Королевскую дорогу, которая, по словам Левия, некогда называлась Львиной. Алат не потерял ни единого человека и отнюдь не казался вымотанным.
— Мы делали что могли, — рассказывал витязь, обтирая запыленного, но отнюдь не загнанного коня, — но эти твари, как бракованные гончие, руби не руби, прут вперед. За казной.
— Что?! — не поверил собственным ушам Робер.
— Так кричали вожаки, когда мы выманивали кавалеристов. Конница у них, к слову сказать, есть. До эскадрона… Хотел бы я сказать, что она была, но эти скоты так из-за пехоты и не вылезли, а пехота пряталась за деревьями. И какой осёл вздумал обсаживать дорогу!
Эпинэ словно вживую увидел немалые тополя, тянувшиеся в две линии до самого поворота на Старую Барсину. Деревья могли бы прикрывать и отступающих, но возиться с дорогой к давно брошенному городу никто не стал.
— Кажется, был приказ Франциска, — припомнил Робер. — Сажать вдоль трактов деревья, чтобы люди зимой не сбивались с пути… Балинт, как они?
— Ничуть не изменились, — пожал плечами алат. — Мы обогнали их на пару часов. Что делаем?
— Вы поите лошадей и отдыхаете, мы перегораживаем дорогу. Не здесь, ближе к Кольцу. Продержимся сколько можем, потом отойдем, а вы нас прикроете. Пока останетесь в тылу и на обочине.
— Хорошо, — кивнул все же уставший витязь. Он мог сколько угодно досадовать хоть на тополя, хоть на засевших за спинами пехоты вражеских конников, но без алатской «прогулки» драка началась бы уже к полудню, а так пришлось ждать и ждать.
Барсинцы задержались не на два часа, а на все три, и это было очень хорошо, поскольку долгого боя не вышло. Замаячила и убралась назад, за поворот, группа всадников, а потом и по дороге повалила, и из кустов полезла пехота. Подошла, развернулась и открыла огонь, под прикрытием которого часть мерзавцев со всех ног бросилась вперед. Стрелки Робера ответили, но остановить атаку не могли.
Карой не ошибся: бесноватые остались бесноватыми. Смерти не боялись, перли как одержимые, причем солдат в первых рядах не было, только вооруженные чем попало горожане. Они таки дорвались до баррикады, и повторилось то, что было в Олларии, только второй волной здесь шли дезертиры, стрелять по которым было уже некому.
Командир барсинцев рассчитал верно, и Робер приказал отступать. Выручили витязи, дали возможность отойти, потом все вместе, огрызаясь на ходу, пятились к Кольцу. Начинало темнеть, дорога уводила дальше и дальше в невысокие заросли, потом показалась прогалина.
— Надо бить, — сказал Карой, и Робер согласился. Алаты больше не пели. В полной тишине они укрылись за деревьями, выждали и, пользуясь последним светом, саданули барсинцам в бок, вырубив и втоптав в дорожную пыль авангард. Как ни странно, этого хватило. Робер стоял бок о бок с вытиравшим саблю Балинтом и ждал, то вслушиваясь, то глядя на застывшего рядом Готти. Потом пес еле слышно тявкнул, почти кашлянул: вернулись свои.
— Отстали, — устало доложил коренастый витязь, — на бивак встают.
— Хорошо бы их потревожить, — хрипло сказал Карой, — только лошади на пределе.
— Не только лошади. Балинт, мы отыграли один день из двух. — Это если кэналлийцы успеют, захотят успеть… — Мы сможем разнести эту сволочь ночью так, чтобы завтра она сидела смирно?
— Нет.
— Значит, загоним беженцев хоть в какое-нибудь укрытие и будем держаться, но это утром, а ночью — отдыхать.
Карой не спорил, что говорило само за себя. К Кольцу выбрались уже почти в темноте. Изгрызенный непогодой столб тянулся к прорывающим пока еще синий бархат звездным гвоздям, в зарослях кто-то скрипуче орал. Чтобы все окончательно стало дурной сказкой, не хватало лишь закатной твари. Чтобы стало страшно, не хватало страха.
3
Вечер пах пивом и мясом — очищенный желудок маркграфа требовал пополнения и получал его, однако ум союзника был занят отнюдь не ужином.
— Я много думал, — признавался, работая челюстями, Вольфганг-Иоганн. — Много и нехорошо… Я писал тестю, я писал фок Варзов, но они продолжают воевать не просто плохо, они воюют недостойно. Пятиться от варитов, потерять не только Гельбе, но и южнобережье! Вы бы такого не допустили.