— С натяжкой, может быть, я кого-то на инсталляции пропустил, может, тот человек уже ушел, пока я из-за ящика выбирался… — неуверенно возразил Володя.
— Да перестань ты мямлить! — рассердилась я. — Если бы, да кабы! Сделаем такое допущение, больше нам ничего не остается. И устроим им ловушку, всем трем! Кто там был?
— Петя Мертваго, потом этот, из мэрии, Борис, и еще американец, из эмигрантов, Джордж Верри.
— Значит, надо каждому потихоньку рассказать, что Вера, мол, Сергеевна тебе говорила, что про это кое-что знает, но имен никаких не называла, но дома, мол, у нее все записано, потому что бабуля была старая, на память не надеялась и все записывала на всякий пожарный случай.
— Это что, она шантажировать убийцу хотела, что ли?
— Сказать-то все, что угодно, можно, ей уже ничего не повредит!
— Но настоящий убийца знает, что у нее ничего не было!
— Почему ты так думаешь? Он как будет рассуждать? А вдруг старуха и правда все вынюхивала, высматривала и успела кое-что заметить? Ведь убирает же он свидетелей, значит, боится! А у страха, как известно, глаза велики.
— Думаешь, стоит попробовать? — с сомнением спросил Володя.
— А что мы теряем? Если ни один из этих троих не виноват, мы им ничего плохого не сделаем. А чтобы подстегнуть их, надо сказать, что после бабули осталась квартира в центре, бесхозная, ЖЭК сразу лапу наложил и велел барахло быстро забирать, а квартира уже обещана кое-кому. Про это все поверят, сам знаешь, какая мафия сейчас в ЖЭКах творится!
Он глядел на меня с улыбкой:
— Отчаянная ты!
И я не поняла, нравится это ему или нет.
Через три дня, похоронив Веру Сергеевну, Володя сказал, что художественная жизнь идет своим чередом, что он поинтриговал немного и получил приглашение на очередную выставку в галерею «Зефир».
— Что за странное название — «Зефир»? Это что — выставочный зал кондитерской фабрики?
Володя фыркнул:
— Зефир — это вообще-то теплый южный ветер по-древнегречески. Ну, знаешь, — Борей — северный, а остальные я позабыл.
— Потому и кондитерский зефир так называется, что он такой мягкий, нежный, как южный ветер?
— Конечно, и эту галерею так назвали, потому что здесь выставляется все такое… ласкающее взгляд чувствительных дам.
— А что же все сюда ходят?
— Здесь много жен «новых русских», которым все пытаются что-нибудь продать, а для этого хорошо бы сначала с ними познакомиться. Кроме того, здесь всегда хорошо кормят и поят.
— Но мы идем сюда с совершенно конкретной целью, — строго сказала я, — не увлекайся шампанским.
Кажется, он обиделся, потому что отошел от меня и сделал независимый вид.
***
Народу в галерее было полно. Шанхайский уже успел где-то запастись тарелкой с бутербродами и допивал третий стаканчик шампанского, поэтому чувствовал себя необыкновенно хорошо, можно сказать, на творческом подъеме. Куда-то задвинув свою жену, он подхватил под локоток «новую русскую» даму в бриллиантах от макушки до пят и бархатным голосом вещал:
— Вы видите, дорогая, как тонко художник передает глубину своего миропонимания нежной серо-жемчужной шерстью этой кошки? Вы видите, какой глубокий подтекст скрыт в завязанном у нее на шее голубом банте? Этот бант символизирует, с одной стороны, трагедию сексуальных меньшинств и, с другой стороны, то, как душит нас окружающая бездуховность…
Наталья в восхищении переводила глаза с бриллиантов дамы на кошку, потом опять на бриллианты, потом на Шанхайского.
Чуть дальше Бультерьерский мертвой хваткой вцепился в коренастого, коротко стриженного уголовника, увешанного золотыми цепями похлеще, чем дуб у Лукоморья.
— Учти, Толян, год назад картины Россомахзина шли по пять штук зеленых, в этот — уже по пятнадцать, в будущем — они, в натуре, пойдут не меньше тридцати. Где ты еще так клево вложишься?
Уголовник явно не проявлял должного энтузиазма. Владимир Иванович подхватил свою спутницу под руку, потому что она слегка растерялась в этом бедламе. Наконец сквозь бурлящую толпу удалось пробиться к скалистому утесу, надежному причалу, которым представлялся издали большой и устойчивый Петя Мертваго.
— Смотри, как удачно! — прошептал Пятаков. — Опять они оба вместе. Этот, из мэрии, снова при нем! Так что мы убьем одним выстрелом сразу двух зайцев!
— Для зайца твой Петя крупноват будет, — с уважением сказала Наталья, Петя произвел на нее сильное впечатление своими размерами.
— Да, хороший заяц, крупный, упитанный.
Петя издали замахал им рукой с бутербродом:
— Володя, привет! Что это за дама с вами интересная? Познакомьте!
Владимир Иванович оглянулся на свою даму и увидел, что она и правда интересная. Не красавица, но в своем подчеркнуто скромном, черном брючном костюме она выгодно отличалась от присутствующих «новых русских» дам. Она была здесь чужая. Поэтому держалась напряженно, в глазах была тревога, ведь они собирались общаться с предполагаемым убийцей. Он почти физически чувствовал идущую от нее волну беспокойства. Он подумал, что Петя Мертваго, вероятно, все же обладает некоторым художественным вкусом, если сумел разглядеть что-то в Наталье.
«Как я ее напишу!» — подумал он, но отогнал от себя виденье портрета — сейчас не время об этом думать.
Он сделал над собой усилие и представил Наталью Пете и типу из мэрии.
— Володечка, вы-то что здесь делаете? — Петя говорил с набитым ртом, поэтому к его словам приходилось прислушиваться. — Богатые дамы плохо покупают ваши пейзажики и натюрмортики…
Наталья немедленно обиделась на «пейзажики и натюрмортики» и недовольно буркнула:
— Дамы бывают разные.
— Не обижайтесь, Натали! — воскликнул Петя, дожевав бутерброд. — Я ведь говорил только о богатых дамах!
Наталья нахмурилась и решила приступить к делу, пока Петя окончательно не вывел ее из себя. Громко и театрально, как актриса на сцене, она обратилась к Володе:
— А что, милый, нет никаких новостей о поисках убийцы?
Пятаков внутренне передернулся от ее фальшивого тона, но Петя ничего не заметил и заинтересованно на них посмотрел:
— Какого убийцы, Натали? Который прирезал Аделаиду?
— Не только Аделаиду, он уже троих укокошил.
— Глеба я знаю, а кто же третий?
— Женщина пожилая, Вера Сергеевна, она в галерее уборщицей работала.
— Господи! — Петя даже присвистнул. — А ее-то за что? Бедных ведь не убивают!