Кстати, в свете чаадаевских мыслей о рабстве другое значение приобретает облюбованный выдумкой мотив "туалета", из-за которого Чаадаев будто бы опоздал: он признавал одежду и порядок в ней важными не из франтовства, а как противоположность рабским привычкам.
Ненависть к рабству была общей чертой Чаадаева и Грибоедова. Несомненно, она была и явной основой отношений Грибоедова к тайным обществам. По поводу кратковременного ареста после декабря 1825 г. сохранилась стихотворная заметка Грибоедова, показывающая главную роль в его политической жизни вопроса о рабстве:
По духу времени и вкусу Я ненавижу слово: раб. Меня позвали в главный штаб И потянули к Иисусу [28].
При допросах в Главном штабе значительную роль играло "Горе от ума". На указание о связи комедии с декабристской идеологией Грибоедов отвечал противоположно. Репетилов как представитель ходового, приподнятого, комического был среди его доказательств.
Катастрофа с Чаадаевым произошла в октябре-ноябре 1820 г., вынужденная отставка - 21 февраля 1821 г., начало работы над "Горем от ума" - декабрь 1821 г.
Катастрофа с Чаадаевым, разыгравшаяся при главе европейской реакции Меттернихе, вовсе не была частной, личной. Это была катастрофа целого поколения. Быстрый рост слухов, выдумок, их клеветническое заострение, выбор при выдумке самого мизерного, бытового факта (запоздание из-за туалета), разросшегося, как снеговой ком, наконец катастрофа, стремление Чаадаева уехать из России - все это не было прошедшим мимо Грибоедова и второстепенным фактом. Это легло в основу - лирическим волнением, значительностью бытовых сцен.
Государственная значительность частной личности отразилась на Чацком, и эта черта, несомненно, идет от Чаадаева, от его несбывшегося громадного влияния на дела государственные, от его влиятельности и связей с важнейшими лицами, например корпусным командиром Васильчиковым. Молчалин говорит о Чацком.
Татьяна Юрьевна рассказывала что-то,
Из Петербурга воротясь,
С министрами про вашу связь,
Потом разрыв...
Быстрое возвышение и внезапный разрыв - характерные черты карьеры Чаадаева. Жихарев рассказывает о личной заинтересованности Чаадаевым Александра I.
Одно из центральных выступлений Чацкого - о крепостном праве - тоже напоминает одно из убеждений Чаадаева, доходившее до болезненной настойчивости, - о гибельности рабства для России.
Между тем общие слухи о чаадаевской истории, а также о каком-то отношении, какой-то связи "Горя от ума" (еще в старом смысле "комедии") с личностью Чаадаева широко распространились.
5 апреля 1823 г. Пушкин из кишиневской ссылки пишет Вяземскому: "Говорят, что Чедаев едет за границу - давно бы так", а между 1 и 8 декабря тревожно спрашивает его же: "Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чедаева; в теперешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны".
"Написал комедию на Чедаева" - выражение, вполне уместное о комедии до Грибоедова. Пушкин помнил комедии Шаховского, именно написанные "на Карамзина", "на Жуковского". Странный и вряд ли случайно перекликающийся с "Горем от ума" эпизод произошел только в 1836 г.: после напечатания Чаадаевым "Философического письма" он был объявлен сумасшедшим. Наказание было исключительное, но не беспрецедентное, а осуществление его было фактом не только моральным. В 1834 г. был объявлен сумасшедшим француз, казанский профессор Жобар. Вслед за этим он был приговорен к изгнанию. Дело вел с большим шумом Уваров, втянувший в него множество лиц. Так, способствовал объявлению его сумасшедшим и изгнанию почтенный казанский профессор, медик Фукс, знакомый с Пушкиным, которому это дело впоследствии вспоминали. Дело Чаадаева носило характер политический, с изъятием всех бумаг, допросами и т. д.
"Замешанным" боялся оказаться даже А. И. Тургенев (как брат декабриста-эмигранта Н. И. Тургенева). Реальные формы наказания были не только "моральные" (Тургенев высказал опасение, что от визитов врача и т. п. Чаадаев действительно помешался). Тургенев писал 3 ноября 1836 г.: "Доктор приезжает наведываться о его официальной болезни. Он должен был совершить какой-то раздел с братом: сумасшедший этого не может". [29]
5
Открытием Грибоедова была речевая жизненность действующих лиц. Пушкин, прочтя в 1825 г. его пьесу, в этом убедился. Возражая против типичности Репетилова ("В нем 2, 3, 10 характеров"), он раз и навсегда покончил с исключительно лирической, автобиографической трактовкой Чацкого, указав на то, что перед нами "ученик Грибоедова", "напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все. что говорит он - очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно". [30] Пушкин указывает на центральную сцену в пьесе, на самую смелую новизну во всей новой для театра и литературы пьесе. Конец III действия совершенно менял трактовку комедии вообще и главного лица в ней, в частности. Горячий сатирический монолог Чацкого о "французике из Бордо" является одним из идейных центров пьесы. Этот монолог обрывается следующим образом:
И в Петербурге, и в Москве,
Кто недруг выписных лиц, вычур, слов кудрявых,
В чьей, по несчастью, голове
Пять, шесть найдется мыслей здравых,
И он осмелится их гласно объявлять,
Глядь...
(Оглядывается, все в вальсе кружатся с величайшим
усердием. Старики разбрелись к карточным столам).
Конец третьего действия.
Центр комедии - в комичности положения самого Чацкого, и здесь комичность является средством трагического, а комедия - видом трагедии. Пушкин необыкновенно ясно увидел эту черту Чацкого. И здесь был жизненный переход в изучениях Грибоедова от Чаадаева к Кюхельбекеру, у которого была "этих особенностей бездна". Это центральное место комедии, несомненно, связано с судьбой, положением уже не Чаадаева, а этого друга Грибоедова, который попал в Тифлис, как Чацкий в Москву, - после Западной Европы.
Положительно напоминает Кюхельбекера, а главное - тогдашнее отношение общества к нему, от которого Кюхельбекер бежал в Тифлис к Грибоедову, следующая сцена:
Софья Хотите ли знать истины два слова?
Малейшая в ком странность чуть видна,
Веселость ваша не скромна,
У вас тотчас уж острота готова,
А сами вы...
Чацкий Я сам? не правда ли смешон?
Софья Да! грозный взгляд, и резкий тон,
И этих в вас особенностей бездна,
А над собой гроза куда не бесполезна.
Чацкий Я странен? А не странен кто ж?
Тот, кто на всех глупцов похож...
Эта черта фотографически близка к Кюхельбекеру. Странность, притом смешная, грозный взгляд и резкий тон и даже "эти особенности" близки к Кюхельбекеру, и толкам вокруг него.
Этим можно было бы ограничиться, если бы не сугубая близость положений и некоторые особенные моменты биографии Кюхельбекера, который был свидетелем создания "Горя от ума". В 1833 г., в Свеаборгской крепости, Кюхельбекер, возражая М. Дмитриеву и другим критикам по поводу их "предательских похвал удачным портретам", видя совсем не в этом главное, писал: "Очень понимаю, что они хотели сказать, но знаю (и знать это я очень могу, потому что Грибоедов писал "Горе от ума" почти при мне, по крайней мере, мне первому читал каждое отдельное явление непосредственно после того, как оно было написано), знаю, что поэт никогда не был намерен писать подобные портреты". [31] Эта роль Кюхельбекера, роль близкого и первого слушателя - сразу по мере готовности каждого явления, - избавляет от необходимости называть порознь источники тех характерных мест, которые в полной совокупности объясняются личностью Кюхельбекера. Так, например, именно жизненными обстоятельствами и значением Кюхельбекера для всех названных школ и учреждений, а этих, всем известных школ и учреждений - для жизни Кюхельбекера, следует объяснить источник разговора Хлёстовой и княгини: