Подобный жребий для поэта
И для красавицы готов:
Стихи отводят от портрета,
Портрет отводит от стихов. *[169]
Он же пародирует чрезмерно почтительную "Надпись к портрету гр. Д. И. Хвостова", появившуюся в "Дамском журнале":
Хвостов на Пинде - соловей,
В Сенате - истины блюститель,
В семействе - гений-покровитель
И нежный всюду друг людей,
сначала заменив слово "людей" словом "ушей", а затем и окончательно переделав:
Хвостов на Пинде - соловей,
Но только соловей-разбойник,
В Сенате он живой покойник,
И дух нечистый средь людей. **
При этом оказалось, что А. И. Тургенев, Жуковский и Алексей Перовский также пародировали этот "катрень графа Хвостова". ***
Но все же Хвостов к 1825 г. оставался, предметом домашнего употребления у старших, большой и мастерской пародии Пушкина он не заслуживал. ****
Да и пушкинская "Ода графу Хвостову" пародирует не только и не столько Хвостова, сколько одописцев вообще, причем в список их вошли не только представители старой оды, как Петров и Дмитриев, но и такой современный поэт, как Кюхельбекер. Таким образом, "Ода графу Хвостову" является как бы "Revue des Bйvues", о которой Пушкин мечтал еще в 1823 г., ***** [169] при этом либо Пушкин пародировал не только Хвостова, но и перечисленных авторов, либо Хвостов был только полемическим именем, средством шаржа, а пародия была направлена по существу не против него. Но и это не уяснит нам того обстоятельства, почему Пушкин в 1825 г. удостаивает такой длинной и мастерской пародии старинную оду и почему сплетает с именем Петрова имя Кюхельбекера.
* Остафьевский архив, т. III, стр. 83.
** Там же, стр. 109 и 472.
*** Там же, стр. 112.
**** "Вошло в обыкновение, чтобы все молодые писатели об него оттачивали перо свое, и без эпиграммы на Хвостова как будто нельзя было вступить в литературное сословие; входя в лета, уступали его новым пришельцам на Парнас, и таким образом целый век молодым ребятам служил он потехой" (Записки Ф. Ф. Вигеля, ч. 3, М., 1892, стр. 145).
***** Переписка, т. I, стр. 63.
Не могу также согласиться со Львом Поливановым и относительно сюжета "Оды"; комизм его вне сомнений, но сам он загадочен. В сущности, сюжетная схема "Оды" - смерть Байрона. Если принять во внимание впечатление, произведенное этим событием, то нужно предположить, что к сочетанию имени Байрона с именем Хвостова и к тому обстоятельству, что оно служит сюжетом пародии, у читателей того времени был какой-то ключ.
Начнем с последнего. Байрон умер 7 апреля 1824 г. Получив известие о его смерти, Пушкин писал кн. Вяземскому в июне 1824 г.: "Тебе грустно по Байроне, а я так рад его смерти, как высокому предмету для поэзии". * Между тем все ждут поэтических откликов на событие. Вяземский пишет жене: "Кланяйся Пушкину и заставь тотчас писать на смерть Байрона, а то и денег не дам". ** Он же пишет Тургеневу: "Завидую певцам, которые достойно воспоют его кончину. Вот случай Жуковскому! Если он им не воспользуется, то дело кончено: знать, пламенник его погас. Греция древняя, Греция наших дней и Байрон мертвый - это океан поэзии! Надеюсь и на Пушкина"; *** "Неужели Жуковский не воспоет Байрона? Какого же еще ждать ему вдохновения? Эта смерть, как солнце, должна ударить в гений его окаменевший и пробудить в нем спящие звуки!". **** Таким образом, смерть Байрона явилась темою для лирических состязаний, "высоким предметом" для торжественной лирики. Вскоре начинается приток произведений, посвященных смерти Байрона. *****
В числе их были: стихотворение Пушкина "К морю", с обращением к Байрону, появившееся во II части альманаха "Мнемозина", стихотворение Кюхельбекера "Смерть Байрона", напечатанное в III части "Мнемозины" (и затем изданное отдельно) и стихотворение Рылеева "На смерть Байрона". ******
* Переписка, т. I, стр. 118.
** Остафьевский архив, т. V, стр. 11.
*** Там же, т. III, стр. 48, 49.
**** Там же, стр. 54.
***** Алексей Веселовский. Западное влияние в новой русской литературе. М., 1906, стр. 159, примечание.
****** Напечатано только в 1828 г. в "Альбоме северных муз"; см. также статью В. Якушкина "Из истории литературы 20-х годов. Новые материалы для биографии К. Ф. Рылеева" "Вестник Европы", 1888, ноябрь-декабрь, стр. 592.
В стихотворении Кюхельбекера имя Байрона связано с именем Пушкина: Пушкину, сидящему на крутизне над морем (лирическое действие развертывается в "стране Назонова изгнанья"), является тень Байрона.
Стихотворение представляет собой каноническую оду, с явным соблюдением архаического державинского стиля:
Начинается она с экспозиции - картины вечера:
За небосклон скатило шар,
Златое, дневное светило
И твердь и море воспалило;
По рощам разлился пожар;
Зажженное зыбей зерцало,
Алмаз огромный, трепетало.
Пятая и шестая строфы вводят основной мотив. *
* В черновой рукописи Кюхельбекера (Пушкинский дом) стихотворение начиналось прямо с шестой строфы, остальное прибавлено после.
И кто же в сей священный час
Один не мыслит о покое?
Один в безмолвие ночное,
В прозрачный сумрак погружась,
Над морем и под звездным Хором
Блуждает вдохновенным взором?
Певец, любимец россиян,
В стране Назонова изгнанья,
Немым восторгом обуян,
С очами, полными мечтанья,
Сидит на крутизне один;
У ног его шумит Евксин.
Только в одиннадцатой и двенадцатой строфах дастся дальнейшее развитие мотива:
Тогда - (но страх объял меня!
Бледнею, трепещу, рыдаю;
Подавлен скорбию, стеня,
Испуган, лиру покидаю!)
Я вижу - сладостный певец
Во прах повергнул свой венец.
Видения, "возвещающие певцу Руслана и Людмилы о смерти Байрона, суть олицетворенные произведения последнего". Это место "Оды" особенно архаично как по аллегорической основе, так и по языку и стилю:
Он зрит: от дальних стран полдневных,
Где возвышался Фебов храм,
Весь в пламени, средь вихрей гневных,
По мрачным тяжким облакам
Шагает призрак исполина;
Под ним сверкает вод равнина!
Он слышит: с горной высоты
Глагол раздался чародея!
Волшебный зов, над миром вея,
Созданья пламенной мечты
В лицо и тело облекает;
От Стикса мертвых вызывает!