* Сообщил В. Е. Якушкин. "Русская старина", 1884, июль, стр. 40.
** За последнее указание я благодарен Ю. Г. Оксману.
Так, не стерта грань между программой и произведением в "Путешествии в Арзрум", где № перед фразами, "и проч.", обрывающие ссылки, передают непосредственность речи путешественника. Здесь же легко проследить роль кратких фраз и значение абзацев:
1. "Соскочив с лошади, я хотел войти в первую саклю, но в дверях показался хозяин и оттолкнул меня с бранию. Я отвечал на его приветствие нагайкою. Турок раскричался; народ собрался. Проводник мой, кажется, за меня заступился. Мне указали караван-сарай; я вошел в большую саклю, похожую на хлев. Не было места, где бы я мог разостлать бурку. Я стал требовать лошадь. Ко мне явился турецкий старшина. На все его непонятные речи отвечал я одно: вербана ат (дай мне лошадь). Турки не соглашались. Наконец я догадался показать им деньги (с чего надлежало бы мне начать). Лошадь тотчас была приведена и мне дали проводника.
2. Между тем в Арзруме происходило большое смятение. Сераскир, прибежавший в город после своего поражения, распустил слух о совершенном разбитии русских. Вслед за ним отпущенные пленники доставали жителям воззвание графа Паскевича. Беглецы уличили Сераскира во лжи. Вскоре узнали о быстром приближении русских. Народ стал говорить о сдаче. Сераскир и войско думали защищаться. Произошел мятеж. Несколько франков были убиты озлобленной чернью.
3. Генералы подъехали к графу, прося позволения заставить молчать турецкие батареи. Арзрумские сановники, сидевшие под огнем своих же пушек, повторили ту же просьбу. Граф несколько времени медлил, наконец дал повеление, сказав: "Полно им дурачиться". Тотчас подвезли пушки, стали стрелять, и неприятельская пальба мало-помалу утихла. Полки наши пошли в Арзрум, и 27 июня, в годовщину Полтавского сражения, в шесть часов вечера, русское знамя развевалось над Арзрумской цитаделью".
Мы видим, как в приведенных абзацах краткая сценарная фраза брошена на разные временные отрезки (1 - малый временный отрезок, 2 - большой, 3 малый и большой, последовательно воссоединенные).
"Иерархия предметов" от этого нейтрального фразеологического построения получается совершенно своеобразная. Действия и события перечисляются, а не рассказываются; они не педализированы. Нейтральная сценарная фраза вырастает в нейтральную позу рассказчика, уже предсказывающую метод описания войны у Льва Толстого: "Я остался один, не зная, в которую сторону ехать, и пустил лошадь на волю божию. Я встретил генерала Бурцева, который взял меня на левый фланг. Что такое левый фланг? подумал я и поехал далее. Я увидел генерала Муравьева, расставлявшего пушки" и т. д.
Здесь были методы овладения внелитературными и литературными материалами: записи исторических анекдотов, пересказ литературных материалов (Джон Теннер. Записки бригадира Моро де Бразе) становились сами по себе литературными произведениями. Поэтому же анекдот как своеобразная программа является сюжетною основою его новелл ("Повести Белкина", "Пиковая дама").
Этот же метод наличествует и в тех прозаических жанрах, которые достигли во время Пушкина значительного распространения и известной степени культуры: в исторической повести, разбойничьем романе и т. д. ("Арап Петра Великого", "Дубровский", "Капитанская дочка").
Насколько нейтральный стиль пушкинской прозы помогал ему использовать документальные материалы, видно хотя бы из того, что главою "Дубровского" является подлинный современный судный документ и что введение его в ткань романа не вызвало никакого стилистического разнобоя.
Это делает у Пушкина совершенно нейтральным лицо автора и позволяет в ряде случаев разделить его на два лица: выдвинуть вымышленное лицо рассказчика, а себе взять роль издателя ("Повести Белкина", "История села Горюхина", "Капитанская дочка").
Отношение к материалу историческому для Пушкина вытекает из его работы над стиховым эпосом - материалы "вызываются" современной точкой зрения. Так, в "Арапе Петра Великого" Пушкин разрабатывает материалы своей родословной, бывшие актуальными для него сначала как составная часть его "поэтического лица", а затем актуализованные социальными вопросами ("Моя родословная"). Так, работа над "Капитанской дочкой" совпадает с исторической работой над пугачевским бунтом, работой, также выдвинутой актуальными социальными проблемами, а "История села Горюхина" является экспериментом писателя-историка - пародическим осмыслением "Истории Государства Российского" Карамзина (Н. Страхов). [62] Работа поэта, а затем и прозаика все больше сталкивает Пушкина с документом. Его художественная работа не только питается резервуаром науки, но и по возникающим методологическим вопросам близка к ней.
Отсюда - диалектический переход на материал как на таковой. Пушкин становится историком. Его этнографическая собирательская работа (народные песни, исторические анекдоты и т. д.), "Пугачевский бунт", предварительная работа над "Историей Петра Великого", планы его работы над историей кавказских войн и намерение стать "историком французской революции" доказывают, что Пушкин постепенно, но неукоснительно шел к концу своей литературной деятельности, к широкому раскрытию пределов литературы, к включению в нее и научной литературы.
С этим совпадало и изменение авторского лица. Все более вырисовывавшаяся в его художественно-прозаической работе нейтральность авторского лица, лицо автора-издателя материалов, будучи явлением стиля, постепенно перерастало свою чисто стилистическую, внутренне-конструктивную функцию.
Когда Сенковский, воспользовавшись вымышленным именем и обликом Белкина, напечатал за подписью Белкина нескольку своих повестей, Пушкин так об этом писал Плетневу: "Радуюсь, что Сенковский промышляет именем Белкина; но нельзя ль (разумеется, из-за угла и тихонько, например в "Московском наблюдателе") объявить, что настоящий Белкин умер и не принимает на свою долю грехов своего омонима". *
Так вымышленное лицо циклизатора, которое было сродни многим западноевропейским явлениям (вымышленные циклизаторы у Вальтер Скотта, Вашингтон Ирвинга, ср. с русскими явлениями Гомозейки, казака Луганского, Пасичника Рудого Панько и т. д.), у Пушкина дорастает до своеобразного явления как бы циклизатора журнала.
Стремление к собственному журналу растет у Пушкина постепенно, оно сочетается со сложными условиями литературной работы (борьба против монополии Булгарина и Греча), но к 30-м годам журнал становится для Пушкина необходимостью, вызванной эволюцией его литературной деятельности. Это доказывает хотя бы несостоявшееся предприятие - "Дневник", [63] в котором Пушкин шел на соглашение и сотрудничество с Гречем. [64] "Литературная газета", издававшаяся Дельвигом [65] при ближайшем сотрудничестве Пушкина, по небольшим своим размерам и узким задачам не могла удовлетворять его (мешали сотрудничеству в ней и биографические условия тогдашней его жизни разъезды). Журналом Пушкина становится "Современник". При том широком объеме и содержании понятия "литература", которое в ту пору созрело у Пушкина, журнал его представляет собою любопытное явление. Несомненен его упор на чисто фактический, документальный материал. Сношения с лицами, не являющимися профессиональными литераторами, но много видевшими и любопытными: Н. А. Дуровой, В. А. Дуровым, Сухоруковым и т. д. - характерны для Пушкина-журналиста, так же как и попытки вызова литераторов из соседних с художественной литературою рядов, недаром последнее письмо Пушкина предлагает конкретное литературное сотрудничество в журнале детской писательнице Ишимовой. **