Пушкин и его современники | Страница: 88

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Туманского.

Поклонись за меня хорошенько нашему умному Вяземскому и ученому Саичу! Да пожалуйста, не приправляй писем своих французскими фразами".

Письмо написано на четырех страницах тонкой почтовой бумаги. Чернила письма за исключением примечания выцвели настолько, что местами с трудом поддаются чтению. Примечание, рукой Пушкина, написано густыми чернилами. Следовательно, оно написано либо в другое время, либо в другом месте. Вместе с тем письмо представляет собою образец чистовика, с полным отсутствием зачеркнутых мест, поправок и т. д. Письмо - столь сложное и важное по затронутым вопросам, столь литературное по стилю - не могло быть написано сразу без единой помарки и, по-видимому, на деле является чистовиком, которому предшествовал черновик. Об этом свидетельствует и вторая страница письма. Строки 3, 7, 11 -15 сверху на ней написаны по счищенному (соскобленному ножом?) тексту. Подчистка такого рода в приятельской переписке заставляет думать о том, что письмо составлялось сугубо тщательно и осторожно. Вместе с тем письмо по тону резко. Таким образом, приходится считать эту самую резкость обдуманной.

Знаменательная фраза: "Горькую чашу мы пьем! Теперь бы время было соединиться узами таланта и одинаких правил, дабы успеть еще спасти народную нашу словесность".

Туманский известен как поэт-элегик, как приятель Пушкина в одесский период его жизни; менее известны отношения его с целым рядом декабристов: Бестужевым, Пестелем, Рылеевым. * Кюхельбекер встретился с Туманским во время своего заграничного путешествия - в Париже, и они вместе вернулись в Россию. В рукописном листке Кюхельбекера с краткой записью парижских встреч и событий особо отмечен Туманский 19/7 апреля 1821 г. (Кюхельбекер приехал в Париж 27/15 марта). Пребывание Кюхельбекера в Париже в бурный год революционных актов, насыщенный политической и литературной жизнью, заслуживает особого рассмотрения. Путешествие не только оказало глубокое влияние на него, но и создало Кюхельбекеру совершенно особую роль посредника между литературными и общественными идеями "Вольного общества любителей российской словесности" и радикальными литературными парижскими деятелями, группирующимися вокруг Бенжамена Констана. (О характере "Вольного общества" см. предисловие Ю. Г. Оксмана к "Стихотворениям Рылеева" под его ред., "Библиотека поэта", 1934 г.)

* Степень его политической близости с Рылеевым сказывается, например, в письме к Рылееву, опубликованном П. Г. Георгиевским ("Декабристы". Л., изд-во "Прибой", 1926) и не поддающемся окончательной расшифровке вследствие условного языка.

Насколько общею жизнью жил Кюхельбекер с Туманским в Париже - видно из одного незначительного факта: на них обоих произвела большое впечатление в Лувре картина Жироде, вызвавшая стихотворение Туманского и через много лет, уже в Сибири, припомнившаяся Кюхельбекеру, который также посвятил ей стихотворение. [33]

Таким образом, призыв Туманского прекратить литературные разногласия и соединиться не только узами таланта, но и узами одинаких правил в его устах имел совершенно определенное политическое значение, одинаково понятное как для него, так и для Кюхельбекера.

Из отдельных мест письма интересно упоминание, что переписка между Туманским и Кюхельбекером была вынужденно прекращена "неожиданною изменою Кюхельбекера черкесу-Ермолову" и "долгим уединением в Смоленской губернии" и о "ссоре с русским Саладином" (Кюхельбекер был удален с Кавказа Ермоловым); обстоятельства удаления Кюхельбекера с Кавказа, причины его дуэли с H. H. Похвисневым и ссоры с Ермоловым до сих пор далеко еще не выяснены. Характерно прозвище Саладин, данное Кюхельбекером Ермолову. Саладин (1137- 1193), бывший визирем в Египте последнего халифа из династии Фатимидов, объявил Египет независимым, отложился и сделался неограниченным египетским властителем; завоевав Сирию и Дамаск, принял титул султана; завоевал Иерусалим. Нетрудно понять, почему Кюхельбекер назвал Ермолова, правившего Кавказом, именем отложившегося от халифата египетского властителя. Следует заметить, что в листке с записью парижских впечатлений - одновременно с записью о Туманском - встречается запись о встречах с Лангле. Лангле (Langlиs, Louis-Mathieu) - видный парижский ориенталист, занимавшийся между прочим в это время и эпохой Саладина.

Интересен самый факт прекращения переписки во время "уединения в Смоленской губернии", которое, несомненно, было вынужденным, аналогичным ссылке Пушкина на юг.

Имена Жерома, Фанни, Лимперани остаются невыясненными и, по-видимому, связаны с персонажами общего путешествия по Западной Европе. Имя m-me Смит могло бы принадлежать и более раннему периоду знакомства Туманского с Кюхельбекером - лицейскому: так звали молодую вдову, родственницу Энгельгардта, жившую у него и принимавшую деятельное участие в лицейском "салоне" Энгельгардта. (Ср. Стихотворение Пушкина "К молодой вдове", 1816). Упоминаемый в письме Вяземский в этот период (1823-1824) деятельно заботился о судьбе Кюхельбекера. О нем Кюхельбекер пишет в письме к матери из Москвы от 5 августа 1823 г.: "Le prince Viasemsky poиte semble me vouloir du bien". * См. также переписку Вяземского с женой летом 1824 г. (Остафьевский архив, т. V). С. Е. Раич, поэт, учитель Тютчева и один из руководителей группы молодых московских поэтов-любомудров, член Союза благоденствия, был в 1823 г. в Одессе. Есть упоминание о нем в письме Пушкина к брату из Одессы от 25 августа 1823 г., непосредственно вслед за упоминанием о Туманском. [34]

* "Поэт князь Вяземский кажется желает мне добра" (франц.). - Прим. ред.

Участие Пушкина в написании письма выразилось, очевидно, не только в примечании. Полная тождественность литературных мнений, мнение о Шихматове, даже характерное для пушкинского круга по словопроизводству словцо "очеченился", наконец совпадение письма с письмом Дельвига, - все это доказывает, что письмо Туманского есть на деле письмо Туманского и Рушкина. Более же всего это доказывает пушкинская приписка.

Вспомним, что письмо написано 11 декабря 1823 г., в самом исходе длительной ссоры друзей (письмо Пушкина брату с резкой критикой стихов Кюхельбекера датировано 4 сентября 1822 г., а к исходу 1822 г. относится письмо Дельвига - попытка примирения). В этих условиях приписка эта, конечно, была предложением мира. Предложение это, как мы видели, было принято, и в начале 1824 г. отношения, и дружеские и литературные, возобновились. Таков смысл приписки. Повторим цитацию:

"Спасибо тебе, друг мой Вильгельм, за память твою обо мне: я всегда был уверен, что ты меня любишь не от делать нечего, а от сердца..."

К фразе "от делать нечего" Пушкин делает приписку: "Citation de mon nouveau poиme. Suum cuique" ("Цитата из моей новой поэмы. Каждому - свое").

"От делать нечего" - это последний стих XIII строфы главы второй "Евгения Онегина":


Так люди (первый каюсь я)

От делать нечего друзья.

Вторая глава "Евгения Онегина" окончена 8 декабря, ночью; под строфой XVI в рукописи имеется помета: 1 ноября; таким образом, письмо написано всего три дня после окончания главы и под непосредственным впечатлением ее чтения.