Впрочем, его крик наружно выражался в другом: он улыбался.
Он хотел сбавить немного цены этому странному курьеру, нащупать, что он такое за человек, но вместо того, кажется, просто выразил недовольство миром и тем показал, что мир устроился без него, без Нессельрода. Этот молодой человек тоже, кажется, из этих… из умников. Впрочем, он родственник Паскевичу. Нессельрод обернулся к коллежскому советнику, представлявшему собою смесь русской неучтивости и азиатского коварства, и весело улыбнулся:
— Мы еще поговорим, дорогой господин Грибоедов. Теперь пора. Надо спешить. Ждет император.
Меня позвали в Главный Штаб
И потянули к Иисусу.
Грибоедов
В мягких штофных каретах сидело дипломатическое сословие. Нессельрод усадил Грибоедова рядом с собой. В карете было душно и неприятно, карлик забыл дома приятную улыбку. Он снова найдет ее во дворце. В карете же он сидит страшный, без всякого выражения на сером личике и в странном, почти шутовском наряде.
На нем мундир темно-зеленого сукна, с красным суконным воротником и с красными обшлагами. На воротнике, обшлагах, карманных клапанах, под ними, на полах, по швам и фалдам — золото. По борту на грудке вьются у него шитые брандебуры. На новеньких пуговицах сияют птичьи головки — государственный герб.
Когда же карлик кутает ноги, — переливает темно-зеленый шелк подкладки.
На нем придворный мундир. На шляпе его плюмаж.
Они катят во дворец.
Все было заранее известно, и все же оба волновались. Они вступали в царство абсолютного порядка, непреложных истин: был предуказан цвет подкладки и форма прически, была предусмотрена гармония. Нессельрод с тревогой оглядел Грибоедова. Он помнил указ об усах, кои присвоены только военным, и о неношении бород в виде жидовских.
Коллежский советник, видимо, тоже знал указ и был причесан прилично.
Подкатили не к главным воротам дворца, а к боковым. Караульные солдаты вытянулись в струнку, и офицер отдал салют.
Как только карлик, а за ним Грибоедов выскочили кареты, вытянулось перед ними широкое незнакомое лицо. Звание лица было: Придворный Скороход. Походкой гордой и мягкой, как бы всходя на амвон, Придворный Скороход повел их в тяжелую дверную пристройку и предводительствовал ими, идя все тем же задумчивым шагом по лестнице. На голове его развевались два громадных страусовых пера: черное и белое. У входа в апартаменты Скороход остановился, поклонился и, оставив прибывших, стал медленно сходить по лестнице. Так он по тройке начал вводить дипломатическое сословие.
Грибоедов был желт, как лимон.
Скороход и Гоф-Фурьер шествовали молча впереди. Оба были упитанны, чисто выбриты и спокойны.
Дипломаты были введены в Комнату Ожидания.
Здесь их встретил Чиновник Церемониальных Дел. Он присоединился к Скороходу и Гоф-Фурьеру.
Сначала впереди шли: Гоф-Фурьер и Скороход.
Потом: Чиновник Церемониальных Дел, Гоф-Фурьер и Скороход.
Церемониймейстер, Чиновник этих Дел, Гоф-Фурьер и Скороход.
Обер-Церемониймейстер, просто Церемониймейстер, Чиновник названных уже Дел, Гоф-Фурьер и Скороход.
Их встречали в каждой новой зале, присоединялись молчаливо и, не глядя друг на друга, шагали, кто по бокам, кто впереди — вероятно, по правилам.
Тихая детская игра, в которую играли расшитые золотом старики, разрасталась.
Как только присоединялся новый чин в каждом новом зале, Грибоедов испытывал детский страх: так терпеливо они поджидали их, так незаметно отделялись от пестрой стены и сосредоточенно соразмеряли свой шаг с остальными.
Это напоминало дурной сон. В Зале Аудиенции Обер-Церемониймейстер застрял, по правилам, перед дверью, а встретил их Гофмаршал и Обер-Гофмаршал.
Нессельрод быстро посапывал от моциона и удовольствия. Серое личико стало розовым — их встречали с необычайным почетом.
И вот известный лик, с подбирающим шею воротником, ступеем, под которым ранняя лысина, с лосинами ног, почти съедобными, такой они были белизны. У него было розовое лицо.
Он сказал что-то и улыбнулся подбородком: большой подбородок осел книзу. Он взял у карлика из рук пакет и дернул головой и взглядом вбок, в сторону Обер-Гофмаршала. Старик в золоте засуетился, стоя на месте. Не сходя с места, он весь суетился, лицом и телом. Это был очень тревожный бег на месте.
Грибоедов догадался, в чем дело, когда ухнул первый выстрел.
Механизм был устроен так: нитка шла от известного лица через Гофмаршала к петропавловским пушкам. Лицо сделало жест, но пушка запоздала — и вот оно сердилось.
Так начали двухчасовой бой пушки.
Николай говорил с Нессельродом, держа его за брандебур. Потом он перешел к Грибоедову и спросил:
— Как здоровье моего командира?
Наследником он служил под командой Паскевича и с тех пор называл его командиром и отцом-командиром.
— Я, помнится, года три тому назад встречал вас у него.
— У вашего величества превосходная память.
Пушки били, как часы.
Стоило трястись месяц в жар и холод, чтобы сказать плоский комплимент.
Карлик расцветал, как серая роза. Он считал выстрелы.
Он знал, что с каждым выстрелом что-то меняется в его формуляре.
Вот он мало-помалу становится графом, вице-канцлером. Вот аренды, ренты, имения.
— Поздравляю вас, господа!
Грибоедов знал заранее с чем.
Орден святыя Анны второй степени с алмазами был обещан ему Паскевичем. Он обеспокоился: неужели Паскевич забыл о деньгах — он просил четыре тысячи червонцев. Откуп от маменьки.
Карлик считал с просветленным лицом.
Он стоял золотою рыбкой в аквариуме.
Он как бы рос, выпрямлялся, тянулся, он уже не был более, как за час до того, просто Карл-Роберт Нессельрод, он был вице-канцлер империи. Он попробует вытянуться еще и еще, и, может быть, он дотянется до… чего?
Будь у него жабры, он захлопал бы ими.
Выстрелы.
Паскевич становился графом, Нессельрод — вице-канцлером.
Коллежский советник Грибоедов получал орден и червонцы.
Чеканились серебряные медали с надписью на лицевой стороне: «За персидскую войну», на обороте: «1826, 7 и 8».
Все уже были в дворцовой церкви, когда Нессельрод очнулся.
Он был английского исповедания, сын католика и протестантки, и привык молиться в православной церкви.
Пальба прекратилась. Город гудел от колокольного звона. Трезвон был не московский, не утробный и вздыхательный, а другой, пустой и звонкий, залихватский, как цоканье кавалерийских копыт.