Х л у д о в. Предвидел. В вестибюле мой конвой. Произойдет большой скандал, я популярен. Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й. Нет, тут не болезнь. Вот уж целый год вы омерзительным паясничеством прикрываете ненависть ко мне.
Х л у д о в. Не скрою, ненавижу.
Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й. Зависть? Тоска по власти?
Х л у д о в. О нет, нет. Ненавижу за то, что вы меня вовлекли во все это. Где обещанные союзные рати? Где Российская империя? Как могли вы вступить в борьбу с ними, когда вы бессильны? Вы понимаете, как может ненавидеть человек, который знает, что ничего не выйдет, и который должен делать? Вы стали причиной моей болезни! (Утихая.) Впрочем, теперь вообще не время, мы оба уходим в небытие.
Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й. Я вам советую остаться здесь во дворце, это лучший способ для вас перейти в небытие.
Х л у д о в. Это мысль. Но я не продумал как следует.
Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й. Я не держу вас, генерал.
Х л у д о в. Гоните верного слугу? «И аз иже кровь в непрестанных боях за тя аки воду лиях и лиях...»
Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й (стукнув стулом). Клоун!
Х л у д о в. Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?
Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й (при словах «Александр Македонский» пришел в ярость). Если вы еще одно слово!.. Если вы...
К о н в о й н ы й (вырос из-под земли). Ваше высокопревосходительство, кавалерийская школа из Симферополя подошла. Все готово!
Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й. Да? Едем! (Хлудову.) Мы еще увидимся! (Выходит.)
Х л у д о в (один, садится к камину, спиной к двери). Пусто и очень хорошо. (Вдруг беспокойно встает, открывает дверь, показывается анфилада темных и брошенных комнат с люстрами в темных кисейных мешках.) Эй, кто тут есть? Нет никого. (Садится.) Итак, остаться? Нет, это не разрешает мой вопрос. (Оборачивается, говорит кому-то.) Уйдешь ты или нет? Ведь это вздор! Я могу пройти сквозь тебя подобно тому, как вчера стрелой я пронзил туман. (Проходит как бы сквозь что-то.) Ну вот я и раздавил тебя. (Садится, молчит.)
Дверь тихонько открывается, и входит Г о л у б к о в. Он в пальто, без шляпы.
Г о л у б к о в. Ради Бога, позвольте мне войти на одну минуту!
Х л у д о в (не оборачиваясь). Пожалуйста, пожалуйста, войдите.
Г о л у б к о в. Я знаю, что это безумная дерзость, но мне обещали, что меня допустят именно к вам. Но все разошлись куда-то, и я вошел.
Х л у д о в (не оборачиваясь). Что вам нужно от меня?
Г о л у б к о в. Я осмелился прибежать сюда, ваше высокопревосходительство, чтобы сообщить об ужаснейших преступлениях, совершающихся в контрразведке. Я прибежал жаловаться на зверское преступление, причиной которого является генерал Хлудов.
Хлудов оборачивается.
(Узнав Хлудова, пятится.) А-а...
Х л у д о в. Это интересно. Позвольте, но ведь вы живой, вы же не повешены, надеюсь? В чем ваша претензия?
Молчание.
Приятное впечатление производите. Я вас где-то видел. Так будьте любезны, в чем претензия? Да не проявляйте, пожалуйста, трусости. Вы пришли говорить, ну и говорите.
Г о л у б к о в. Хорошо. Позавчера на станции вы велели арестовать женщину...
Х л у д о в. Помню, да. Помню. Вспомнил. Я вас узнал. Позвольте, кому же вы хотели здесь жаловаться на меня?
Г о л у б к о в. Главнокомандующему.
Х л у д о в. Поздно. Нету его. (Указывает в окно.)
Вдали мерцают огоньки, и видно малое зарево.
Ведро с водой. Он погрузился в небытие навсегда. На генерала Хлудова более некому пожаловаться. (Подходит к столу, берет одну из телефонных трубок, говорит в нее.) Вестибюль?.. Есаула Голована... Слушай, есаул, возьми с собой конвой и в контрразведку, там за мной записана женщина... (Голубкову.) Корзухина?
Г о л у б к о в. Да-да, Серафима Владимировна!
Х л у д о в (в телефон). Серафима Владимировна Корзухина. Если она не расстреляна, сию же минуту доставь мне ее сюда во дворец. (Кладет трубку.) Подождем.
Г о л у б к о в. Если не расстреляна – вы сказали? Если не расстреляна?.. Ее расстреляли? Ну, если вы это сделали... (Плачет.)
Х л у д о в. Ведите себя как мужчина.
Г о л у б к о в. Ах, вы еще издеваетесь! Хорошо, я поведу... Если только ее нет в живых, я вас убью!
Х л у д о в (вяло). Что же, это, может быть, лучший исход. Да нет, никого вы не убьете, к сожалению. Молчите.
Голубков садится и умолкает.
(Отвернувшись от Голубкова, говорит кому-то.) Если ты стал моим спутником, солдат, то говори со мной. Твое молчание давит меня, хотя и представляется мне, что твой голос должен быть тяжелым и медным. Или оставь меня. Ты знаешь, что я человек большой воли и не поддамся первому видению, от этого выздоравливают. Пойми, что ты просто попал под колесо, и оно тебя стерло и кости твои сломало. И бессмысленно таскаться за мной. Ты слышишь, мой неизменный красноречивый вестовой?
Г о л у б к о в. С кем вы говорите?
Х л у д о в. А? С кем? Сейчас узнаем. (Рукой разрезает воздух.) Ни с кем, сам с собой. Да. Так кто она вам, любовница?
Г о л у б к о в. Нет-нет! Она случайно встреченный человек, но я ее люблю. Ах, я жалкий безумец! Зачем, зачем тогда в монастыре я ее, больную, поднял, уговорил ехать в эти дьявольские лапы... Ах, я жалкий человек!
Х л у д о в. В самом деле, зачем вы подвернулись мне под ноги? Зачем вас принесло сюда? А теперь, когда машина сломалась, вы явились требовать у меня того, чего я вам дать не могу. Нет ее и не будет. Ее расстреляли.
Г о л у б к о в. Злодей! Злодей! Бессмысленный злодей!
Х л у д о в. И вот с двух сторон: живой, говорящий, нелепый, а с другой – молчащий вестовой. Что со мной? Душа моя раздвоилась, и слова я слышу мутно, как сквозь воду, в которую погружаюсь, как свинец. Оба, проклятые, висят на моих ногах и тянут меня во мглу, и мгла меня призывает.
Г о л у б к о в. А, теперь я понял! Ты сумасшедший! Теперь все понимаю! И лед на Чонгаре, и черные мешки, и мороз! Судьба! За что ты гнетешь меня? Как же я не сберег мою Серафиму? Вот он, вот он, ее слепой убийца! А что с него взять, если разум его помутился!
Х л у д о в. Вот чудак! (Бросает Голубкову револьвер.) Сделайте одолжение, стреляйте. (В пространство.) Ну, оставь меня. Может быть, этот догадается выстрелить.
Г о л у б к о в. Нет, не могу я стрелять в тебя, ты мне жалок, страшен, омерзителен!
Х л у д о в. Да что это за комедия, в конце концов?