Г о л у б к о в. Попрошу тебя замолчать. Словом, идем, Григорий!
Ч а р н о т а. Ну, знаешь, Парамон, грешный я человек, нарочно бы к большевикам записался, только чтобы тебя расстрелять. Расстрелял бы и мгновенно выписался бы обратно. Постой, зачем это карты у тебя? Ты играешь?
К о р з у х и н. Не вижу ничего удивительного в этом. Играю и очень люблю.
Ч а р н о т а. Ты играешь! В какую же игру ты играешь?
К о р з у х и н. Представь, в девятку, и очень люблю.
Ч а р н о т а. Так сыграем со мной.
К о р з у х и н. Я с удовольствием бы, но, видите ли, я люблю играть только на наличные.
Г о л у б к о в. Ты перестанешь унижаться, Григорий, или нет? Пойдем!
Ч а р н о т а. Никакого унижения нет в этом. (Шепотом.) Тебе это сказано? В крайнем случае? Крайнее этого не будет. Давай хлудовский медальон!
Г о л у б к о в. На, пожалуйста, мне все равно теперь. И я ухожу.
Ч а р н о т а. Нет, уж мы выйдем вместе. Я тебя с такой физиономией не отпущу. Ты еще в Сену нырнешь. (Протягивает медальон Корзухину.) Сколько?
К о р з у х и н. Гм... приличная вещь... Ну что же, десять долларов.
Ч а р н о т а. Однако, Парамон! Эта вещь стоит гораздо больше, но ты, по-видимому, в этом не разбираешься. Ну что же, пошли! (Вручает медальон Корзухину, тот дает ему десять долларов. Садится к карточному столу, откатывает рукава черкески, взламывает колоду.) Как раба твоего зовут?
К о р з у х и н. Гм... Антуан.
Ч а р н о т а (зычно). Антуан!
А н т у а н появляется.
Принеси мне, голубчик, закусить.
А н т у а н (удивленно, но почтительно улыбнувшись). Слушаю-сь... А лэнстан! [25] (Исчезает.)
Ч а р н о т а. На сколько?
К о р з у х и н. Ну, на эти самые десять долларов. Попрошу карту.
Ч а р н о т а. Девять.
К о р з у х и н (платит). Попрошу на квит.
Ч а р н о т а (мечет). Девять.
К о р з у х и н. Еще раз квит.
Ч а р н о т а. Карту желаете?
К о р з у х и н. Да. Семь.
Ч а р н о т а. А у меня восемь.
К о р з у х и н (улыбнувшись). Ну, так и быть, на квит.
Г о л у б к о в (внезапно). Чарнота! Что ты делаешь? Ведь он удваивает и, конечно, сейчас возьмет у тебя все обратно!
Ч а р н о т а. Если ты лучше меня понимаешь игру, так ты садись за меня.
Г о л у б к о в. Я не умею.
Ч а р н о т а. Так не засти мне свет! Карту?
К о р з у х и н. Да, пожалуйста. Ах, черт, жир!
Ч а р н о т а. У меня три очка.
К о р з у х и н. Вы не прикупаете к тройке?
Ч а р н о т а. Иногда, как когда...
А н т у а н вносит закуску.
(Выпивая.) Голубков, рюмку?
Г о л у б к о в. Я не желаю.
Ч а р н о т а. А ты, Парамон, что же?
К о р з у х и н. Мерси, я уже завтракал.
Ч а р н о т а. Ага... Угодно карточку?
К о р з у х и н. Да. Сто шестьдесят долларов.
Ч а р н о т а. Идет. «Графиня, ценой одного рандеву...» Девять.
К о р з у х и н. Неслыханная вещь! Триста двадцать идет!
Ч а р н о т а. Попрошу прислать наличные.
Г о л у б к о в. Брось, Чарнота, умоляю тебя! Теперь брось!
Ч а р н о т а. Будь добр, займись ты каким-нибудь делом. Ну, альбом, что ли, посмотри. (Корзухину.) Наличные, пожалуйста!
К о р з у х и н. Сейчас. (Открывает кассу, в ней тотчас грянули колокола, всюду послышались звонки.)
Свет гаснет и тотчас возвращается. Из передней появляется А н т у а н с револьвером в руке.
Г о л у б к о в. Что это такое?
К о р з у х и н. Это сигнализация от воров. Антуан, вы свободны, это я открывал.
Антуан выходит.
Ч а р н о т а. Очень хорошая вещь. Пошло! Восемь!
К о р з у х и н. Идет шестьсот сорок долларов?
Ч а р н о т а. Не пойдет. Этой ставки не принимает банк.
К о р з у х и н. Вы хорошо играете. Сколько примете?
Ч а р н о т а. Пятьдесят.
К о р з у х и н. Пошло. Девять!
Ч а р н о т а. У меня жир.
К о р з у х и н. Пришлите.
Ч а р н о т а. Пожалуйста.
К о р з у х и н. Пятьсот девяносто!
Ч а р н о т а. Э, Парамоша, ты азартный! Вот где твоя слабая струна!
Г о л у б к о в. Чарнота, умоляю, уйдем!
К о р з у х и н. Карту! У меня семь!
Ч а р н о т а. Семь с половиной! Шучу, восемь.
Голубков со стоном вдруг закрывает уши и ложится на диван. Корзухин открывает ключом кассу. Опять звон, тьма, опять свет. И уже ночь на сцене. На карточном столе горят свечи в розовых колпачках. Корзухин уже без пиджака, волосы его всклокочены. В окнах огни Парижа, где-то слышна музыка. Перед Корзухиным и перед Чарнотой груды валюты. Голубков лежит на диване и спит.
Ч а р н о т а (напевает). «Получишь смертельный удар ты... три карты, три карты, три карты...» Жир.
К о р з у х и н. Пришлите четыреста! Пошли три тысячи!
Ч а р н о т а. Есть. Наличные!
Корзухин бросается к кассе. Опять тьма со звоном и музыкой. Потом свет. В Париже – синий рассвет. Тихо. Никакой музыки не слышно.
Корзухин, Чарнота и Голубков похожи на тени. На полу валяются бутылки от шампанского.
Голубков, комкая, прячет деньги в карманы.
Ч а р н о т а (Корзухину). Нет ли у тебя газеты завернуть?
К о р з у х и н. Нету. Знаете что, сдайте мне наличные, я вам выдам чек!
Ч а р н о т а. Что ты, Парамон? Неужели в каком-нибудь банке выдадут двадцать тысяч долларов человеку, который явился в подштанниках? Нет, спасибо!
Г о л у б к о в. Чарнота, выкупи мой медальон, я хочу его вернуть!
К о р з у х и н. Триста долларов!
Г о л у б к о в. На! (Швыряет деньги.)
Корзухин в ответ швыряет медальон.
Ч а р н о т а. Ну, до свидания, Парамоша. Засиделись мы у тебя, нам пора.
К о р з у х и н (загораживая дверь). Нет, стой! У меня жар, я ничего не понимаю... Вы воспользовались моей болезнью?! Вот что, верните деньги, я вам дам по пятьсот долларов отступного!