– Да ну, какое тут благородство и фамильная спесь, – сказал Мазур. – Не хотите рисковать, когда на кону такойкуш?
– Совершенно верно, – без выражения откликнулся дон Хайме. – В конце концов, это тоже серьезный мотив. Чего ради я должен рисковать, подставляясь под пулю гангстера? Я искренне надеюсь, что у нас будет еще случай встретиться при более благоприятных обстоятельствах... Честь имею откланяться. – Он покосился в сторону. – Обломки моей трости можете взять себе. Рукоять серебряная, и вы сможете выручить за нее долларов десять...
Мазур, подавшись вперед, произнес сквозь зубы:
– Если ты, старая сволочь, не заберешь свои деревяшки, я тебе в спину шарахну без оглядки на традиции...
После недолгого обмена взглядами дон Хайме пожал плечами, с видом непринужденным и не сломленным подобрал обломки трости, вежливо поклонился и направился к выходу упругой походкой хозяина жизни. Спина у него оставалась безукоризненно прямой, голову он держал высоко, и со спины, надо отдать должное, его вполне можно было принять за двадцатилетнего лейтенанта в штатском. Мазур видел в разбитое окно, как благородный дон все той же безукоризненной походочкой шагает к воротам.
– Ты знаешь, я на досуге обожаю пофилософствовать, – сказал он задумчиво. – Как-то вывел для себя определение смертельно опасного врага. По-моему, это тот, кто отвечает трем требованиям: имеет возможностьтебя угрохать, желаетэтого достаточно сильно, и, наконец, настроен решительно. Сдается мне, твой сосед всем трем требованиям отвечает. Не хочу тебя пугать, но очень похоже, он и с тобой больше церемониться не будет. В конце концов, ты не единственная на земле красавица, уж извини.
– Я знаю, – отозвалась Кристина тусклым голосом. – Теперь он и меня прикончит при случае.
– Какого же черта ты ему брякнула насчет любовника? Не могла не понимать, что лишаешь бедолагу последней надежды.
– Именно этого мне и хотелось, – отрезала она. – Отца я ему не прощу. Пора было внести полную ясность... Боже мой, он ведь не врал насчет Роблеса. Если бы врал, Роблес давно бы приехал. Все рухнуло, все...
– Роблес, значит, аквалангист... – протянул Мазур. – Море, море... Он должен был нырять к... цели?
– Ты удивительно догадлив...
– И теперь у тебя нет ни денег, ни аквалангиста, – вслух рассуждал Мазур.
– Придется самой.
Мазур посмотрел на нее, присвистнул:
– Русалочка... Какая там глубина?
– Ну, футов сто...
– Как мы это небрежно произнесли... – сказал Мазур. – Сто футов. То есть добрых тридцать метров... Ты что, ныряла с аквалангом?
– Да, в Штатах. У меня есть сертификат...
– Ну, даже так... – произнес он с преувеличенным почтением. – А сколько у тебя погружений?
– Много.
– А точнее?
– Не менее дюжины.
– Понятно, – сказал Мазур. – Любительский сертификат каких-нибудь ускоренных курсов... А максимальная глубина, на которую ты ныряла?
– Какая тебе разница?
– Все-таки?
– Ну, футов на сорок...
– Один раз, а?
– Два.
– Немногим лучше. Два раза на сорок футов, под бдительным присмотром инструктора, который больше пялился на твою попку в бикини, чем учил всерьез... И еще десяток бултыханий на мелководье. С такими достижениями нечего и соваться на сотню футов, даже на привязи. Угробишься.
– Ты-то что в этом понимаешь?
– Я – аквалангист, – сказал Мазур.
И выругал себя последними словами, но ничего нельзя было изменить... Она вскинула глаза, и трудно было сказать, чего там больше, недоверия или яростной надежды:
– Ты?! Тетя Роза говорила, что ты – парашютист... Десантник.
– То-то и оно, – сказал Мазур уверенно. – Знаешь, что такое паралангист? Боже, чему вас учили в университете... Паралангист – это десантник, одинаково хорошо владеющий как парашютом, так и аквалангом. Прыгаешь с парашютом в море, отцепляешь стропы и ныряешь, превращаешься из птички в рыбку. Понимаешь? Так что говорю тебе как специалист: с такойподготовкой ты точно в пять минут угробишься на ста футах... Ни единого шанса.
– Ты правда... специалист?
– Сама можешь проверить.
«Ну что тебе смирно-то не сиделось? – попрекнул он себя. – Распустил хвост, павлин хренов... Мало ты видел красивых девок и мало их имел? На кой хрен тебе эта принцесса печального образа?»
Совесть ныла не так уж и сильно. Но все равно, не стоило связываться. Проще всего и полезнее для дела было бы плюнуть на все, уехать отсюда, забиться в какую-нибудь дыру вроде отеля с хорошей репутацией (благо донна Роза, отправляя на дело, снабдила все же приличной суммой на расходы в долларах и местной валюте) и проторчать там безвылазно несколько дней, пока не придет корабль. Документов, правда нет... ничего, бывают ситуации, когда можно обойтись и без них, если бумажник туго набит. Снять угол в частном секторе, частники, как во всем мире, при виде бумажек с крупным номиналом паспорт не особенно и требуют...
Но ведь нет прямого запрета на такие именно действия? Вот то-то и оно. Отданные ему приказы были сформулированы с учетом ситуации достаточно обтекаемо: лечь на дно, не привлекая к себе внимания, пересидеть и переждать... Но с формальной точки зрения он ничего и не нарушал. Он просто лег на дно. Таким вот образом. Кто будет его искать в компании кладоискателей, потихоньку ушедших в море? Как-никак в море нет ни контрразведки, ни тайной полиции, ни вездесущих цэрэушников, ни розыскных листов...
– Сколько ты хочешь? – спросила она вдруг.
Мазур спохватился и подумал, что в его образе можно быть добрым и отзывчивым – зато никак нельзя показать себя законченнымальтруистом. Капитализм кругом, буржуазный мир, царство чистогана. Австралийский бродяга просто обязан алкать...
– Десять процентов, – сказал он браво. – Дон Хайме упоминал о пятистах тысяч как двадцати пяти процентах... Даже с моими скверными оценками по математике в школе легко вычислить, что общаясумма составляет два миллиона. Вот и давай десять процентов. Ну что, по рукам?
– Интересно, а почему ты просишь так мало? – в ее глазах была настороженность. – Всего десять?
– Откровенно? – с той же лихостью продолжал Мазур. – Во-первых, я, честно тебе скажу, не верю до конца, что речь идет о реальном кладе. Столько я повидал простаков, которые тянули пустышку... Во-вторых… ты знаешь, я достаточно долго помотался по свету, чтобы уяснить: не стоит ставить перед собой чересчурнереальные цели. Я не представляю, зачем мне миллион. Я не смог бы с ним управиться должным образом. А вот двести тысяч – сумма более реальная, осязаемая, земная. Я точно представляю, что смогу сделать на двести тысяч – купить в Сиднее приличный бар или создать свое туристическое агентство – ну, знаешь, выезды на катерах, погружения с аквалангом у Большого барьерного рифа... Наконец, с такими деньгами можно всерьез думать о капитанском дипломе. А миллион... Нет, с миллионом я не управлюсь. Для настоящего размаха очень уж мало, а для меня нынешнего – очень уж много...