Всю ночь Таня промаялась в дремотном полубреду. То виделся ей умирающий Ванечка, то висящий вместо люстры Ленька Рафалович с обидно высунутым языком, то суровая, молчаливая баба Сима, укоризненно поднявшая вверх корявый палец и повторяющая одно только слово: «Грех, грех, грех». Вот ведь как ударило возмездие-то — не по ней, согрешившей, а по мужу, верность которому не соблюла, хоть и клялась накануне свадьбы… Ванечка, милый, прости меня, прости…
Толком не выспавшись и не позавтракав, Таня помчалась в кассу сдавать билет, оттуда пробежалась по магазинам купить Ивану кефиру, фруктов, колбасы какой-нибудь. В сумке у нее лежали свежая смена белья и полотенце — прачечная в больнице, как ей вчера сказали, закрылась на ремонт.
К Ивану ее снова не пустили. Зато удалось побеседовать с лечащим врачом Аркадием Львовичем, бородатым и остроносым брюнетом в очках, похожим, как подумалось Тане, на молнию. Доктор двигался и говорил с поразительной быстротой, рубя фразы совсем не там, где следовало бы. Понять его без подготовки было затруднительно.
Он мчался по коридору и выговаривал еле поспевавшей за ним Тане:
— Ларин Иван Павлович. Диагноз панкреатит вряд ли подтвердится. Вашему еще повезло просто надо меньше. Пить у меня таких три четверти. Отделения поступают с опоясывающей болью. Температурят а на третий день дружно. Выдают делирий ваш пока. Не такой впитой но близок. Категорически. Что? — настойчиво спросил он, хотя Таня никакого вопроса не задала. — Истощение нервное и общее диетическим. Творожком там фруктами минералкой соками. Подкормить у нас тут питание. Не очень средств мало воруют. Думаю гастрит но рентген покажет на ноги. Поставим но не пить категорически. При выписке дам врача нарколога сводить. Обязательно. Что?
— Когда меня к нему пустят?
— Когда. На отделение переведут я. Распоряжусь чтобы завтра. Заходите днем в любое время но спиртного чтобы. Ни-ни!
— Какое там спиртное! Спасибо вам. Вот так. Допился, все-таки, гад, на приволье-то! Ох-охо, бабье наше счастье…
Отделение начиналось длинным, серым, заплеванным коридором, вдоль обеих стен которого впритык стояли ржавые железные кровати, на которых лежали опухшие, небритые мужики, кто под капельницей, кто с пузырем на животе, а кто просто так. Мужики постанывали, слабо переругивались, материли врачей, медсестер, жен и все вообще. Стоял тяжелый, кислый дух болезни, немытых тел и впустую прожитой жизни, тяжеловесной и неправедной. Таня собралась с духом и открыла дверь в палату. Там, как ни странно, было совсем не так ужасно. Белые пластиковые стены, чистый зеленый линолеум на полу, всего четыре кровати и возле каждой — белая табуретка и белая тумбочка. На одной из них трое больных в тренировочных костюмах забивали козла. Иван лежал под серым одеялом и смотрел в потолок.
— Таня, — сказал он нетвердо. — А я вот, видишь… Плохо мне.
Он был маленький, перепуганный, потерянный.
— Ну ничего, ничего, — сказала она, присаживаясь на табуретку. — Я тебе покушать принесла.
— Спасибо. — Он улыбнулся. — Я не хочу. Ты так посиди.
— Посижу… Ты не бойся. Я вчера говорила с доктором. Он сказал, что ты быстро поправишься, только…
— Что «только»?
— Ты сам понимаешь. Нельзя тебе теперь. Совсем нельзя.
— Да ты, дочка, не стесняйся, — громко сказал один из соседей, седоусый и благообразный. — Все мы тут через это дело. — Он хлопнул пальцами по горлу. — Первый звоночек, а кому и последний сигнал завязывать.
— Да-да, — горячо вступил в разговор второй, тощий и лысый. — Такие муки терпим, а ради чего? Ради счастья несколько часов побыть полным дураком. Как вспомнишь, сколько зла натворил по пьянке в дрожь бросает. Трезвость, трезвость и еще раз трезвость!
— Этот тут в пятый раз, — шепнул Иван Тане. — И во всех психушках побывал. А тот, который молчит, вчера в белой горячке приемник разломал, искал там любовника жены. Кошмар! Но это еще чистая публика, а настоящий контингент в коридорах…
— Потерпи, — шепотом ответила Таня. — Как только разрешат, я тебя заберу.
— Ты только маме не звони, не говори, где я. Она ругаться будет. Лучше мне книжек принеси, побольше и потолще. Заложу уши ватой и буду читать, читать…
Назавтра она застала его бодро обучающим соседей игре в преферанс. Он тут же умял принесенную ею вареную курицу, выпил две бутылки кефира и попросил еще чего-нибудь. Все, что она принесла вчера, он уже съел. Таня радостно сбегала в магазинчик по соседству и вернулась с палкой докторской колбасы, десятком сладких булочек и двумя бутылками болгарского сока. Половина принесенного была съедена на ее глазах, а потом Иван благодарно улыбнулся ей, прилег на кровать и незаметно для себя заснул.
— На поправку пошел, — сказал ей седоусый. — Молодой еще. Ты береги его, дочка…
Доехав до дальнего конца Отрадного, желтые «Жигули» свернули в одну из поперечных улочек, называемых здесь, как на Васильевском острове, линиями. Скоро по левую руку будет кинотеатр, а еще через десяток домов — парк и шеровский особняк, хозяином которого числится Джабраил Кугушев.
— Что остановилась? — спросила, выглянув в окошко, Анджела. — Дорогу забыла?
— Не забыла, — ответила Таня. — Ты принюхайся. Гарью не пахнет?
— Есть маленько. И что с того?
— Не знаю… И еще, гляди, на траве копоть, на стенах. Неспокойно как-то. Давай-ка так сделаем-я сейчас развернусь и другой линией к лесу выеду. А ты выйдешь, дойдешь до ранчо, посмотришь, что там к чему. Встретимся на той стороне за шлагбаумом.
— Зачем?
— Светиться вблизи дома не хочется. А тебя здесь никто не знает.
Только переехав через железную дорогу и оказавшись далеко от домов, Таня позволила себе выйти из машины и немного размять ноги. Отчего ее так взволновала эта гарь? Здесь каждый год один-два дома выгорают дотла. Но только те, в которых никто не живет, пустующие. А на ранчо всегда кто-то есть. Женщина, так та вообще только в магазин выходит раз в несколько дней…
Анджелка не появлялась довольно долго. Таня покурила, послушала в салоне радио, потом достала потрепанный томик Агаты Кристи, прилегла с ним прямо на мягкий сухой мох сразу за обочиной и незаметно задремала.
Сквозь сон она увидела, как подошла Анджела, присела рядом, открыла рот. Таня распахнула глаза, подняла голову и огляделась — вокруг никого. «Странно», — подумала она, поднялась и вышла на дорогу. Сзади со свистом пролетела электричка, поднялся шлагбаум — и через полотно перебежала растрепанная, не похожая на себя Анджела.
— День предчувствий, — пробормотала Таня. Сейчас Анджелка скажет, что от ранчо остались одни головешки.
— Кошмар! — запыхаясь, выпалила Анджела. — Подхожу, а от дома одни головешки остались, и труба обгорелая торчит… Я там покрутилась, бабку какую-то встретила, напротив живет. Две недели назад, среди ночи, говорит, как полыхнуло. Соседи все из домов повыскакивали, бросились заливать с ведрами, корытами, да куда там — не подступиться было. Пожарную команду вызвали, те на первый этаж прорвались, два трупа вытащили. Джабу и Женщину. Даже обуглиться не успели, огонь-то верхами пошел. Сначала подумали, что они в дыму задохнулись. А потом увидели, что у обоих горло перерезано. Ну, милицию подняли, а пока те ехали, в углях еще два трупа нашли, совсем горелые. Сверху, со второго этажа, вместе с балками упали. Потом следователь приезжал несколько раз, всех опрашивал про дом про этот, кто в нем бывал, что делал, выяснял, кто могли быть эти двое. Вроде смогли только установить, что один труп мужской, а другой женский… В общем, менты предполагают, что это были Шеров и… и ты.