Через два с половиной года Татьяна обнаружила Журавлеву в палате своего отделения. И ненависть, не растворившаяся, а, напротив, устоявшаяся, мутная, набродившаяся, – ударила, как взрыв болотного зловонного газа, не продохнуть.

3

Главврач попросил Татьяну зайти к нему в кабинет после пятиминутки. Кирилл Петрович был хорошим хирургом и отличным организатором. Последнее качество для руководителя важнее. Одно время министерство здравоохранения возглавлял оперирующий хирург. Стране в целом и медикам в частности не нужен практикующий министр-хирург. Те четыре-пять часов, которые он простоит у операционного стола (плюс передвижение по московским пробкам), важнее потратить на организацию дела во вверенном ему министерстве и на наведение порядка с охраной здоровья граждан в государстве.

– Журавлеву видела? – спросил Кирилл Петрович.

– Видела. Я оперировать ее не буду. – Татьяна решила сразу поставить точки над «и».

– Как это не будешь? – удивился главврач.

– У нас есть другие хирурги.

– Танька, ты с ума сошла?

Таньками, Вовками, Машками, Сережками главный называл их только в минуты большого расположения, например, после особо выдающегося трудового успеха, то бишь блестящей операции. А тут назвал Таню простецки от растерянности.

– Мне, – потыкал Кирилл Петрович в телефонный аппарат, – по поводу этой Журавлевой только Президент страны и Папа римский не позвонили.

Таня вздохнула и отвернулась, всем видом показывая непреклонность.

– Личное? – допытывался главврач. – У тебя с этой бабой связано что-то личное?

– Да.

– А что? – спросил Кирилл Петрович с любопытством, которым страдала записная сплетница Ира, но которое странно было видеть у главврача.

– Неважно.

– Очень даже важно! Колись!

– Извините, Кирилл Петрович.

– Ты меня под монастырь подведешь! Уперлась она! Ты знаешь, что Перепелкин (это был главный онколог Москвы) сказал Журавлевой? Он ей сказал: «Если бы у меня были сиськи, в которых завелась бяка, я доверился бы только Назаровой».

Если Кирилл Петрович и хотел польстить, у него не получилось. Похвала прозвучала как обвинение.

Таня подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:

– Журавлеву я оперировать не буду!

– Будешь как миленькая! И прооперируешь, как богиня.

– Нет! Завтра я напишу заявление на отпуск. Вернее, послезавтра, завтра операция сложная, больная давно ждет!

– Видела отпуск? – Главный врач показал Тане кукиш.

– Видела. Возьму больничный, имею право, как любой российский гражданин.

– Ты не гражданин! – рявкнул Кирилл Петрович. – Ты хирург! Тебе капризы не положены. – Он сбавил тон: – Делаешь пластику Журавлевой, и я отправляю тебя на международный конгресс в Париж. На неделю!

– Спасибо, нет!

– А через три месяца слет онкологов в Милане. Не твоя специализация, зато шопинг там, говорят, фантастический.

– Не трудитесь меня подкупить.

Кирилл Петрович вскочил, обежал стол, распахнул дверь кабинета, заорал:

– Лена! Нам сколько чая ждать? Ты задницей к стулу прилипла?

Никакого чая он до того не просил и вообще не имел привычки чаи гонять с подчиненными. Только с высокого полета родственниками пациентов.

Лена принесла чай на подносе, украдкой посмотрела на Таню: держитесь! Секретарь главврача дружила с Ирой, они были в курсе всех больничных сплетен, обладали некоей теневой властью, которую, впрочем, никогда не использовали во вред любимым докторам. То, что доставалось нелюбимым, как правило бесталанным, не в счет.

Кирилл Петрович стоял у окна, смотрел на улицу. Водил пальцем по стеклу. Не слышал противного скрипучего звука, думал о чем-то своем. Вспоминал?

Он отошел от окна, сел не в свое начальственное кресло, а напротив Тани за приставной столик. Крутил чашку с чаем на блюдце, высчитывая скорость вращения, при которой напиток не выплеснется. Таня, никогда прежде не видавшая Кирилла Петровича в таком состоянии, уж собралась рассказать ему про свою ненависть к Журавлевой.

Не успела. Заговорил Кирилл Петрович.

– После института меня распределили в Брянск. Повезло, потому что там был классный хирург, Виктор Александрович Протасов, который поставил мне руку, научил уму-разуму. И богатая практика – пять щитовидок в день, три опухоли желудка или легкого.

«Повезло, – мысленно согласилась Таня. – В столичных клиниках ребята по десять лет „стоят на крючках“, то есть держат края вскрытой полости, наблюдают с завистью, как оперируют шефы».

– Мы жили на окраине, снимали домик с палисадником и удобствами во дворе, – продолжал Кирилл Петрович. – Потому что рояль жены Катьки не помещался в комнату общежития. Я купил мотоцикл и каждое утро с ветерком подкатывал к больнице. Рядом с нашей хибарой стоял кирпичный дом начальника райотдела милиции. По тем временам – поместье, по нынешним – заурядное строение. Но там был сад. В Брянской области замечательные яблоневые сады…

Кирилл Петрович замолчал, Таня не торопила. Приоткрылась дверь, заглянула Лена, оценила обстановку и тихо закрыла дверь. Наверное, в приемной кто-то важный чужой или свой с неотложными проблемами. Лена держит оборону.

– Мой старший Васька, ему тогда было восемь, с пацанами залез в соседский сад за яблоками. Вообще-то Васька был домашний, на улицу не выгонишь. Книжки читал и по пять часов за роялем сидел. Катька тряслась от радости: способности уникальные и усидчивость поразительная. Она в Брянске от скуки выла бы, если бы не Васька. Мечтала о его выдающейся карьере. Своя не удалась, в студента-медика втюрилась, так хоть сын пробьется. А в тот черный день дернула нелегкая Ваську на улицу отправиться, с местной шпаной связаться…

Кирилл Петрович снова замолчал. Вертел чашку, чай выплескивался на блюдце, Кирилл Петрович не замечал.

– Он спустил на мальчишек собак. Ну, вот скажи мне! – грохнул Кирилл Петрович чашкой так, что весь напиток выплеснулся на стол. – Сколько три пацана могут яблок своровать? Ну, пять килограмм, пусть центнер! Я бы ему сто центнеров привез. Там яблок было – как грязи!

Таня знала, что жена главврача аккомпаниатор в филармонии, старший сын Василий – в каком-то компьютерном бизнесе, а младший пошел по стопам отца, учится в медицинском.

«Вас за двадцать лет не отпустило, – думала она, – а хотите, чтобы у меня через два года ненависть рассосалась. Собака наверняка порвала мальчику сухожилия».

– Пес порвал ему предплечье. В клочья. Мы всем отделением двенадцать часов штопали. Три через три часа сменялись, Виктор Александрович во главе бригады или я, ребята ассистируют. Никакой микрохирургии, как ты понимаешь, но сработали мы классно. В Москве лучше бы не сделали.