Я не относилась к Наталье Гончаровой как к сумасшедшей, в которую можно поиграть. При всей нелепости ролевой архитектуры она была умнее и высокоразвитей десятков окружающих меня людей, несомненное психическое здоровье которых было подернуто толстым слоем жира. Она ощущала себя биоэнергетической рамкой и, безусловно, являлась ею, достигнув высокого состояния духа не дисциплинированной медитацией, а капризной и чуткой патологией психики.
Конечно, я могла сказать: «Наталья, вы никогда не были в Новой Зеландии и в вас не течет ни капли гончаровской крови!» – и что? это было бы правдой? ни ее взгляды, ни ее благотворительные акции не стали бы от этого хуже… Что человечеству с той правды, что Наполеон был маленького роста, а Мэрилин Монро от природы шатенка? Когда человек придумывает себя, важно только то, чтобы было придумано хорошо.
Наталья вдруг исчезла с горизонта нашей семьи. Первый звонок был от врача из Института стоматологии:
– Наталья Гончарова взяла у моего пациента деньги на лекарство и больше не появилась.
– Скажите, а как она в принципе попала к вам? – полюбопытствовали мы.
– Она приехала лечить детей, до этого она работала с детьми Чернобыля.
– При ней были какие-нибудь официальные бумаги?
– Да, исследования о пострадавших детях, проведенные «Гринписом».
– И таких бумаг достаточно, чтобы вы пустили человека лечить больных?
– Вообще нет, но здесь такой исключительный случай, она из Новой Зеландии, праправнучка… и к тому же очень религиозная.
– В таком случае позвоните в посольство Новой Зеландии.
– Звонили. Там говорят, что уже месяц разные люди интересуются у них Натальей Гончаровой, но у них нет сведений о такой женщине.
– С чем вас и поздравляем!
– И вас также! Потом позвонили из «Московского комсомольца»:
– В редакцию целый день звонят люди, одних она обещала спасти от рака внушением, утверждая, что раковые клетки генерируют чувство безысходности. Других предлагала отправить за границу на лечение. Она была прихожанкой в одной московской церкви и перессорила приход так, что дело дошло до рукопашной в стенах храма, кажется, даже приезжала милиция.
– Очень сочувствую, но хорош приход, в котором из-за одной молодой женщины началась троянская война.
– Но, кроме церкви, нам звонили из Дворянского собрания. Там возник ужасный скандал, выяснилось, что она фальшивая Наталья Гончарова. А потом пришло письмо из второго Дворянского собрания, что и Герой Советского Союза Александр Сергеевич Пушкин тоже фальшивый Пушкин.
– Тут уж я ни при чем.
– Но Наталью Гончарову ведь вы нам в газету подсунули.
– Да. В вашу редакцию пропуск выписывается по паспорту, вы имели возможность заглянуть в паспорт.
– Она обвела всех вокруг пальца. Это единственный человек, проникший к нам без документов.
– Это уже не моя вина.
– Мы звонили в «Гринпис», туда она захаживала и обещала организовать конференцию в Новой Зеландии.
Мне оставалось позвонить только по телефону мадам Дины.
– Наталья Гончарова уже месяц как не появляется. Она не квартирантка, она жила у меня бесплатно. Она сумасшедшая. Я ее пожалела, и теперь десятки людей звонят мне в претензии. Я не удивлюсь, если она сбежала из тюрьмы или из психушки и теперь попала обратно.
Поскольку Москва – маленький город, то через некоторое время материализовалась дама, у которой Наталья Гончарова жила до мадам Дины. Наталья была подобрана ею на каком-то психологическом семинаре голодная, ободранная и в тапочках. Дама обнаружила в девушке недюжинные таланты, английский акцент и паспорт на имя жительницы маленького украинского городка Натальи Котенко или Хвостенко. Дама была поклонницей Натальи Гончаровой и рассказывала массу историй из пушкинского супружества. В один прекрасный день Наталья Котенко или Хвостенко ушла в маминой шубе и больше никогда не вернулась.
Прошло два года. В два часа ночи в моей квартире раздался звонок в дверь. На пороге стояла Наталья Гончарова в бирюзовой модной куртке на одно плечо. Другое плечо вместе с рукой были густо загипсованы. В здоровой руке она держала пеструю книжечку, глаза ее были безумноваты, на распущенных волосах таяли снежинки.
– Здравствуйте, госпожа Мария. Я пришла так поздно, потому что у меня плохие новости. Я получила письмо от ламы о том, что некто ведет со мной энергетическую войну. Он препятствует моей гуманитарной деятельности и истощает мои силы, – сказала Наталья, и я ощутила, что она говорит совсем другое. Останками своих гипнотических сил и умений она заставляет меня пустить ее в дом.
– Извините, Наталья, я не готова поддерживать беседу в два часа ночи, – сказала я голосом твердым настолько, насколько может быть тверд голос человека, созерцающего загипсованного безумца.
– Мы должны обсудить все сейчас. Это очень серьезно, и в случае несерьезности отношения это может стать опасностью для ваших детей. – Она, видимо, была совсем плоха, потому что раньше никогда не работала так грубо. Начать манипулировать мною безопасностью детей означало разбудить во мне зверя. Я твердо поняла, что не пущу ее в дом, но еще не могла сделать этого. Она стояла немым укором с этой своей загипсованной на распорке рукой и этими своими дикими глазами.
– Наталья, я буду разговаривать с вами только тогда, когда мы цивилизуем отношения. Я замечательно отношусь к вам, но не хочу объясняться с людьми, с которыми вы играете по своим, а не по моим правилам, – оборонялась я.
– Ваш христианский долг отложить все и включиться в информацию, которую я получила от ламы, – сказала Наталья с интонацией человека, который будет повторять одно и то же до утра.
По счастью, подошел муж.
– Господин Олег, госпожа Мария не хочет понять, какая серьезная ситуация зависла над вашим домом. Вы должны заставить ее отнестись к этому со всей ответственностью, – произнесла Наталья.
– Благодарю вас, Наталья, – сказал Олег проникновенным тоном. – Я обещаю заставить ее отнестись к этому со всей ответственностью. Спокойной ночи. – И закрыл дверь перед ее носом.
Сердце у меня сжималось, я бросилась к окну. Наталья твердой походкой шла от подъезда в сторону метро.
– Куда она пойдет? – риторически спросила я.
– Туда, где была все время до этого, – философски ответил муж.
Утром на коврике у двери я обнаружила тот самый австралийский проспект о съезде писательниц, по которому Наталья собиралась планировать мою поездку, именно его она держала в руках, через два с половиной года после самого фестиваля, именно его она взяла в качестве пропуска в мой дом. Но где взяла? Взяла в квартире, где хранились вещи, и пошла ночью с гипсом, помахивая пестрым проспектом?.. Чтобы поведать мне о христианском долге перед буддистскими ламами?..
На этом история кончилась. Если постмодернисты вступали в диалог с идеей изобразительности, пытаясь доказать ее исчерпаемость, то Наталья Гончарова вступала в диалог с идеей самой жизни, подтверждая ее многомерность и многоукладность. У нее был начисто поражен механизм взаимоотношений с собственной личностью, как бывает поражен механизм отношений с собственной внешностью, когда пластическая операция, лишив человека двадцати граммов плоти, дарит ему новую жизнь. Мир Натальи был материалом для конструирования мифов, она вышивала языком мифы, как узоры на салфетке.