За стойкой, как белье на веревке, ровненько висели и сумасшедше пахли копченые свиные ноги. На их фоне перед кассовым аппаратом стоял красивый парень и, увидев фотоаппарат в Ольгиных руках, принял эффектную позу с ножом, которым тонко кромсал эти самые ноги.
– Я его беру с собой, – крикнула Олеся, взбивая на голове красно-фиолетовые пряди; хотя после неудачи со стюардом в ней уже не было танковой непобедимости. – Красавчик, кредитные карты принимаешь? Я тебя пробиваю!
Бармен понял только про карты. И замахал руками.
– Непруха мне сегодня с этими итальяшками! С утра не-пруха! – пожаловалась Олеся и долила в одноразовый стаканчик молодого вина.
Вокруг гудел Неаполь – деловой, ритмичный, громкий, спешащий. Деревья с квадратными кронами поражали чистыми листьями, газоны и кустарники – изящными стрижками, мостовые казались вымытыми шампунем, несмотря на ежедневные новости о забастовках мусорщиков.
Ольга замешкалась и оказалась с теми, кому не хватило места в большом автобусе.
Им подогнали микроавтобус. Впереди сели Наташа с Ингой, за ними Ольга. Справа от нее через проход оказался гениальный художник Руслан Адамов. Адамов ехал на фестиваль первый раз, не имея особого отношения к спасению воды, но повышая своим присутствием уровень фестиваля.
Это был тонкий ироничный интеллигент, наевшийся славы и обожания узкого круга и немного растерянный в чужой тусовке. Народ привык к его фотографиям со знаменитой трубкой из черного дерева, и даже сейчас она выглядывала из кармана тенниски.
Ехать на фестиваль известного художника уговорил близкий друг, известный сценарист Ашот Квирикян, сидевший за Ольгиной спиной и давно проживавший между Ереваном, Москвой и Парижем. Ашот был огромный носатый балагур, душа общества, в компании они с Русланом выгодно дополняли друг друга.
За спиной Руслана и напротив Ашота через проход примостилась коротко стриженная вертлявая молоденькая девушка в очень короткой юбке. Сзади обосновались журналисты, знакомые по прошлым фестивалям, а возле водителя – та самая молодая переводчица Лера.
Двери закрылись, но автобусы почему-то не ехали, а переводчица Лера громко и ярко ругалась в мобильный телефон по-итальянски. По тому, как она махала руками на невидимого собеседника, было понятно, что живет здесь давно.
Двери внезапно открылись, в автобус влетела возбужденная Вета, плюхнулась на свободное сиденье возле Ольги и заорала:
– Чурки макаронные! Потеряли мой чемодан! Никуда не поеду, пока его не привезут!
– Какие еще чурки макаронные? – возмутилась Лера, оторвавшись от мобильного. – Если он сюда не прилетел, значит, это ваши потеряли. В смысле «наши»! – И продолжила орать в трубку по-итальянски.
– Чемодан с призами? С «Хрустальными слезами» Василия Картонова? – ахнула Наташа. – Они же стоят миллион!
– Да хер с ними, со «слезами», у меня там платье Дольче Габбана и сумка Прада! – всхлипнула Вета. – Никуда не двинусь, пока не привезут мой чемодан! Сейчас выйду на улицу и сяду на мостовую!
– Я же сказала: его найдут, его привезут! Я разговариваю с багажным администратором! – пообещала Лера в паузе между руганью в телефон. – Надо ехать, не могут шестьдесят человек ждать один чемодан! У нас график!
– Да мне с прибором положить и на ваши шестьдесят человек, и на ваш график! Если бы это был чемодан Печориной или Шиковского, вы бы сейчас скакали как зайчики! А вам лень задницу поднять из-за моего чемодана!
– Вы что, не видите, что я уже полчаса только и занимаюсь вашим чемоданом? Я виновата, что его не привезли из России? Я что, Бэтман? И должна за ним на крыльях лететь? – выкрикнула в ответ Лера.
– Вета, успокойся! Это же прекрасно, что чемодан не прилетел. Будешь купаться голая во всей своей красе. И это будет подарок трудолюбивому итальянскому народу, – попытался смягчить атмосферу Ашот Квирикян со своим очаровательным акцентом. – И журналистам будет о чем написать. Паспорт и деньги на месте, а презервативы мы тебе купим!
– Да у меня презервативы всегда с собой, – хлюпнула носом Вета. – Я ж говорю, у меня там Габбана на дикие деньги…
Из большого автобуса прибежали возбужденные хозяйки фестиваля Дина Окопова и Лиза Золотова. Они с двух сторон обняли Вету, как две белокурые феи; долго утешали; обещали купить ей в Италии за счет фестиваля любую габбану-шмабану; клялись достать чемодан из-под земли, потому что там, кроме Габбаны, «Хрустальные слезы»; уговаривали, умоляли, гипнотизировали… и автобусы наконец двинулись.
– Я весь мир объехала с гастролями, со мной такого в жизни не было! – жаловалась Вета.
– Ты лучше подумай, кто из «Мисс Мира» может похвастаться, что голая танцевала во имя спасения мировой воды? – продолжал Ашот Квирикян. – Оля, я прав?
Ольга оглянулась улыбнуться ему и увидела, что коротко стриженная вертлявая девушка пытается через проход положить Ашоту на плечо руку.
– Че это за коза сиреневая? – шепнула Вета Ольге. – Где он ее подобрал? Она с нами разве летела?
– Я ее не видела, – ответила Ольга. – Но ведет себя не комильфо.
– А хрустальные слезы – это лирический образ? – спросил Руслан Адамов.
– Это призы фестиваля. Земля плачет хрустальными слезами. Представляете? Их заказали самому Василию Картонову! И вот они пропали! – повернувшись, покачала головой Наташа; ей, конечно, хотелось посочувствовать на тему Ветиной габбаны-шмабаны, но тогда бы не было повода огласить через фразу, что она знакома с самим Василием Картоновым.
– Картонову? – усмехнулся Руслан Адамов. – Невосполнимая потеря…
– А вам не нравится творчество скульптора Василия Картонова? – изумилась Наташа, она, видимо, не вымыла голову и ехала, не снимая все той же идиотской огромной розовой шляпы, так что всей шляпой развернулась назад.
– Пусть расцветают все цветы, – мягко ответил Рустам Адамов, для него Василий Картонов был примерно тем, чем Алла Пугачева была бы для Монтсеррат Кабалье, если бы знала, кто это такая.
– А я мечтаю заказать ему скульптуру! – с вызовом ответила Наташа.
Руслан пожал плечами.
– Вам не нравится Картонов потому, что вы ни хуя не понимаете в искусстве! – неожиданно вступила в бой Инга, перебравшая молодого вина.
Автобус заржал так, что итальянец за рулем испуганно обернулся. Во всем автобусе о том, что Руслана Адамова при жизни покупают Третьяковка и Эрмитаж, не знали только Инга и итальянец за рулем. Наташа пнула Ингу в бок, и та стала оправдываться:
– Ну, бля, ну я откуда знаю? Ну, он же у меня не лечится…
И все тут же забыли о дольчегаббане, политой в Ветином пропавшем чемодане хрустальными слезами работы Василия Картонова. Потому что, осознав статус Руслана Адамова, Инга достала пудреницу, попудрилась пьяной неверной рукой, села вполоборота к художнику, направив на него глубокий разрез юбки, как пистолет, и начала: