– Кать, я свалю по-английски… – шепнула Елена.
– С ума сошла! Там в баре все для выпивона моют, режут и крошат. Подарунки вручат, и вообще… Как бы высоко ты ни залетал, от коллектива не отделяйся…
– Да мне во всей редакции, кроме тебя и главного, все скучно… К тому же нога болит, полечить надо.
– У Муркина в кабинете? – подмигнула Катя.
– В кабинете, но у Геры.
– Там же нестерильно…
– Короче, прикрой меня. И мой подарок забери…
– Ясно: кидай мешки – вокзал отходит… А ты, если скучно станет завтра, прямо без звонка ко мне! – потребовала Катя и громко объявила: – Ну, Лен, ты давай, за полчаса обернись, как раз к банкету! Можно сказать, без тебя не начнем!
– Как? Вы уходите? – обиженно раздалось из-за соседних столов.
– Ненадолго! Поэтому не прощаюсь и не поздравляю!
В стильной «Ванили» играла музыка, серебрились новогодние гирлянды. Понимая, что не успевает купить подарок, Елена аккуратно запаковала Катин сверток, чтоб вручить Карцевой. В нем был среднеарифметический набор косметики и шампуней. Она давно привыкла к логике «вечных» подарков, даже имела специальный ящик для них в шкафу. Там лежали красивые обертки, банты, упаковки для букетов и подарки. Они потихоньку перевручались, и главной задачей было не вручить подарок дарителю. Была еще проблема «слишком шикарных» подарков, которые очень хотелось оприходовать, но, как полный совок, Елена оставляла их на черный день, нужным людям. Лиде и матери. С каждым годом все больше и больше пыталась отдавать шикарные подарки самой себе, получалось со скрипом…
Карцева сидела за столиком, выходящим окнами на храм Христа Спасителя. Видно, он был заказан.
– У нас совсем немного времени, – сказала она жестко. – Чай, кофе? Здесь самый вкусный в Москве шоколадный торт.
– Поздравляю, – начала Елена, протянув подарок.
– Нет-нет, это даже не обсуждается. Я ведь предупреждала, – поморщилась Карцева и отодвинула сверток неопровержимым жестом. – Вы что-то хотели обсудить?
– Да. Хотела немного понять ситуацию, через призму начала нового этапа…
– Предновогоднее обострение? – улыбнулась Карцева.
– А что, это типично?
– Конечно. Почти как осенне-весеннее, только завязано не на умирание и возрождение природы, а на итоги года, формулируемые: «С кем я буду встречать Новый год?»
– Точно! Но у меня не только. У меня еще и с дочерью проблемы…
– Свежие?
– Нет, просто стала их видеть, и стало больно.
– А с кем вы празднуете?
– С университетской подружкой.
– Это хорошо. А как поживают все ваши мачо с пистолетами?
– Одинаково мимо моих проблем. Никита женат, и уже понятно, что вытаскивать его из брака незачем; я с ним через неделю жизни со скуки помру. Врач – спивается. Его можно поднять и собрать из кусков, но это работа сестры милосердия. У меня пьющий муж уже был, я уже в эту игру играла… – Принесли кофе и шоколадный торт, он и вправду был неподражаем. – С Герой будy встречаться сегодня, чтоб день не пропадал, но он… разрушен как Акрополь. Опять реставрационные работы. Устала… Последний – известный телеведущий. Но у него внутри совсем пусто. С ним человеческие отношения не на чем строить…
– То есть все ваши мужчины так или иначе лишены внутренней целостности и осмысленности?
– Ужас какой-то! Все же они моего поколения. Этого раньше не было… И вдруг все пошли по швам…
– Знаете, Елена, в чем пиаровская сила брака Пугачевой с Киркоровым? В том, что она воплотила мечту миллионов женщин выйти замуж за молоденького. Не потому что у молоденького потенция лучше. А потому что он еще не вступил в кризис середины жизни… В кризисе все непривлекательны!
– Да я понимаю. Сама себе омерзительна. Кажется, что на меня могут западать только такие же размазанные… А что, его обязательно все проходят?
– Нет, не все. Большинство до него, к сожалению, просто не дорастает, развитие заканчивает гораздо раньше. Большая часть человечества вообще имеет психический возраст 12–14 лет… – Карцева пила зеленый чай.
– То есть придурки?
– В координатах наших с вами представлений – да. У них другие жизненные мотивации.
– Какие?
– Те самые, которые мы реализовывали в первой половине жизни: поиск близких, профессия, семья, самоутверждение, деньги. А потом у наиболее продвинутых людей начинается кризис идентичности, поиск смысла жизни… Они понимают, что социальный фундамент: близкие, семья, профессия, успех, деньги, – это не цель, а средство для поиска смысла жизни.
– А что вы имеете в виду под смыслом жизни? – удивилась Елена.
– Ничего пафосного! Юнг понимал развитие личности как выход эго за пределы личностных ценностей в сферу коллективных смыслов. Смысл жизни в нашей терминологии – это не жизнь отдать за родину, а выйти из азарта новых достижений и приобретений и научиться использовать душу для собственных нужд.
– Как это?
– Ну, расширить сознание настолько, чтобы сделать диалог со своей душой комфортным. В каком-то смысле это начало приготовления к смерти, но не потому, что появилась ее угроза. А потому, что не прошедший этого кризиса человек умирает с ощущением напрасно прожитой жизни…
– Ужас какой! Я только жить начинаю, а вы мне о приготовлении к смерти! – У Елены похолодело все внутри.
– А разве человек может нормально жить, если он не понимает, что такое смерть, и считает ее наказанием? – улыбнулась Карцева.
Елена боялась смерти. Помнила, как на ее глазах умерла бабушка, превратившись из теплой и заботливой феи в тяжелое холодное человеческое мясо; и с тех пор боялась покойников и не могла целовать их в лоб. В каком-то смысле эти проблемы с нее снял военный обозреватель их газеты, хохмач Гриша. Пройдя все мыслимые войны, он умудрился два года тому назад умереть от инфаркта в собственной горячей ванне. Все это было настолько неправдоподобно, что в толпе на Ваганьковском она все время смотрела ему в лицо и ждала, что он подмигнет. А выйдя с кладбища, поняла, что больше не боится покойников. Ведь как можно было бояться прикольщика Гришу, продолжающего выглядеть прикольщиком даже в гробу?!
– Наверное. Но неужели начинаешь жить только тогда, когда перестаешь бояться умереть?
– Как правило… А что с вашей девочкой?
– Охамела. – Елена удивилась, в ответе на вопрос ее пронзила более острая боль, чем в разговоре о смерти. – Конечно, я виновата сама, потому что посадила ее на голову, но она считает, что там ее место.
– А как вам кажется, когда вы посадили ее на голову?
– Ну, это было длинным переходом… Когда я выгнала ее отца и старалась показать, что не хуже выращу ее сама. Когда появился Филя, казалось, что я виновата в том, что привела пьющего мужчину, и я все время стояла на цыпочках. Когда взялся Караванов и в приданое к нему Толикова мать в Лидиной комнате, я просто скукожилась от стыда перед ней…