Глэдия презрительно пожала плечами.
— Тогда я воспользуюсь другими методами, — сказал Мандамус.
— Я рада, что они у вас есть, — холодно произнесла Глэдия.
— Есть, — тихо сказал он, словно боялся, что его подслушают. — Очень мощные методы.
— Прекрасно. Я думаю, вы попытаетесь шантажировать Амадейро. За ним, наверное, многое водится.
Мандамус вдруг нахмурился.
— Не будьте дурой.
— Теперь можете идти, — сказала Глэдия. — Я достаточно терпела вас. Убирайтесь из моего дома!
Мандамус поднял руки.
— Подождите! Я уже сказал, что у меня есть две причины искать с вами встречи: личное дело и государственное. Я потратил слишком много времени на первое и прошу вас уделить мне пять минут на второе.
— Я даю вам пять минут, но не больше.
— Еще кое-кто хочет увидеть вас. Это землянин, или, во всяком случае, потомок землян, житель одного из Поселенческих миров.
— Скажите ему, что никто из землян и их потомков-переселенцев не допускается на Аврору, и отошлите его прочь.
— К сожалению, мадам, за последние два столетия равновесие сил несколько нарушилось. У землян больше планет, чем у нас, а населения у них всегда было больше. У них больше космических кораблей, хотя и не таких первоклассных, как у нас, и из-за короткой жизни и плодовитости земляне умирают, видимо, с большей готовностью, чем мы.
— В последнем я не уверена.
Мандамус напряженно улыбнулся:
— Почему? Восемь десятилетий значат меньше, чем сорок. В любом случае мы вынуждены обращаться с ними вежливо, куда вежливее, чем во времена Илайджа Бейли. Если хотите знать, к такому положению дел привела политика Фастольфа.
— От чьего имени вы говорите? От имени Амадейро, который теперь вынужден быть вежливым с поселенцами?
— Нет, от имени Совета.
— Вы представитель Совета?
— Официально нет, но меня просили проинформировать вас.
— А если я повидаюсь с этим поселенцем, что дальше? Чего он от меня хочет?
— Как раз этого мы не знаем, мадам. Мы рассчитываем узнать это от вас. Вы увидите его, выясните, чего он хочет, и сообщите нам.
— Кому это — вам?
— Как я уже говорил — Совету. Поселенец будет у вас сегодня вечером.
— Вы, кажется, считаете, что у меня нет иного выбора, кроме как стать доносчицей?
Мандамус встал, дав понять, что окончил свою миссию.
— Вы не будете доносчицей. Вы ничем не обязаны этому поселенцу. Вы просто сообщите своему правительству, как честная аврорианская гражданка. Вы же не хотите, чтобы Совет предположил, что солярианское происхождение в какой-то мере умаляет ваш аврорианский патриотизм.
— Сэр, я живу на Авроре в четыре раза дольше, чем вы.
— Не спорю, но вы родились и выросли на Солярии. Вы — необычная аномалия, аврорианка чужеземного происхождения, и этого не забыть. Это особенно справедливо, поскольку поселенец хочет видеть именно вас, а не кого-нибудь другого на Авроре, именно потому, что вы солярианского происхождения.
— Откуда вы это знаете?
— Предполагаем. Он назвал вас «солярианской женщиной». Мы хотим знать, почему это для него имеет значение, теперь, когда Солярия больше не существует.
— Спросите у него.
— Мы предпочитаем спросить у вас после того, как вы спросите у него. А теперь я прошу разрешения оставить вас и благодарю за гостеприимство.
Глэдия холодно кивнула:
— Я прощаюсь с вами с большей охотой, чем предлагала вам свое гостеприимство.
Мандамус пошел к двери, за ним двинулись его роботы. На пороге он обернулся:
— Чуть не забыл…
— Да?
— Фамилия поселенца, как ни странно, Бейли.
Дэниел и Жискар с присущей механическим людям вежливостью проводили Мандамуса и его роботов за пределы поместья, а заодно обошли территорию, дабы убедиться, что рабочие роботы на своих местах, и обратили внимание на погоду — было облачно и немного холоднее, чем полагалось по сезону.
Дэниел сказал:
— Доктор Мандамус открыто признал, что Поселенческие миры теперь сильнее Внешних. Я не ожидал от него этого.
— Я тоже, — подхватил Жискар. — Я был уверен, что поселенцы стали сильнее, чем космониты. потому что Илайдж Бейли много лет назад предсказал это, но я не мог сказать, когда это станет ясно аврорианскому Совету. Мне казалось, что социальная инерция будет держать Совет в полной уверенности относительно превосходства космонитов еще долго после того, как это превосходство исчезнет. Я только не мог рассчитать, как долго продлится их заблуждение.
— Я поражен, что партнер Илайдж предсказал это так давно.
— Люди способны мыслить так, как мы не умеем.
Будь Жискар человеком, в его словах слышались бы сожаление или зависть, но, поскольку Жискар был роботом, он просто констатировал факт.
— Читая историю людей, я пытался получить если не способ мышления, то знания. Наверняка где-то в длинных описаниях событий должны быть скрыты Законы Человечества, эквивалентные Трем Законам Роботехники.
— Мадам Глэдия сказала мне, что эта надежда несбыточна, — произнес Дэниел.
— Вполне возможно, друг Дэниел. Хоть мне и кажется, что Законы Человечества должны существовать, я не могу найти их. Каждое обобщение, которое я пытался сделать, имело множество исключений. Но если такие Законы существуют и я их найду, я лучше пойму человека и буду уверен, что повинуюсь Трем Законам наилучшим образом.
— Поскольку партнер Илайдж понимал человека, у него, наверное, было какое-то знание Законов Человечества.
— Возможно. Но он знал их, как люди говорят, интуитивно. Я не понимаю этого слова, оно означает неизвестную мне концепцию. Возможно, это лежит за пределами разума, а в моем распоряжении только разум.
Разум и память!
Память, которая работает, конечно, не по образцу человеческой. В ней нет несовершенства воспроизведения событий, суетливости, пробелов и того, когда желаемое принимают за действительное или руководствуются эгоизмом.
Память робота отмечает события так, как они произошли, только в ускоренном темпе. Секунды складываются в наносекунды, и дни событий могут ожить за время малой заминки в беседе.
Жискар оживил в памяти тот визит на Землю, как делал много раз, чтобы понять способность Бейли предсказывать будущее, но так и не понял.
Земля!