Дэниел молчал.
— Ты знаешь, что нет, — наконец прошептал он.
— Даже если от этого зависит будущее землян?
— Я не могу заставить себя нанести вред доктору Мандамусу.
— И я не могу. Итак, мы пришли к выводу, что кризис наступает, но природы его мы не знаем и определить не можем.
Они посмотрели друг на друга.
Их лица ничего не выражали, в воздухе словно повисло отчаяние.
Глэдия пыталась расслабиться после мучительной беседы с Мандамусом. Она занавесила окна в спальне, включила легкий теплый ветерок со слабым шепотом листвы и далекими трелями птиц и добавила слабый звук прибоя. Но ничего не помогало.
Глэдия машинально думала о том, что произошло, — и о том, что скоро случится. Чего ради она так разболталась с Мандамусом? Какое ему или Амадейро дело, встречалась она с Илайджем на орбите или нет, и от кого — от Илайджа или от другого — имела сына?
Ее вывело из равновесия требование Мандамуса рассказать ему о его происхождении. Человека из общества, где никто не беспокоился о происхождении или родственных связях, кроме как по причинам медико-генетическим, такая навязчивость могла просто выбить из колеи. И это упорное — конечно, случайно, — упоминание имени Илайджа…
Она решила, что нашла себе оправдание и попыталась не думать об этом. Она болезненно отреагировала на вопрос и разболталась, как ребенок, вот и все.
А тут еще этот поселенец!
Он не землянин, наверняка родился не на Земле и, вполне возможно, никогда там не был. Его народ, должно быть, живет в чужом мире, о котором она никогда не слышала, и живет, наверное, уже не одно столетие.
Тогда он должен считаться космонитом, подумала она. Космониты произошли от землян много столетий назад, но это неважно. Правда, космониты долго живут, а поселенцы, кажется, нет, но так ли уж велика разница? Даже космонит может умереть раньше времени от какого-нибудь несчастного случая, а однажды она слышала о космоните, умершем естественной смертью, когда ему не было и шестидесяти. Отчего бы этому визитеру не быть этаким необычным космонитом?
Нет, не так все просто. Поселенец наверняка не считает себя космонитом.
Важно не то, кем тебя считают, а кем ты сам себя чувствуешь. Так что надо думать о нем как о поселенце, а не космоните.
Но ведь все люди, просто люди, как бы они себя ни называли — космонитами, поселенцами, аврорианами, землянами… И доказательством тому: роботы не могут нанести вред ни одному из них. Дэниел бросится защищать самого последнего землянина, как и Председателя аврорианского Совета, и это означает…
Глэдия начала засыпать, но внезапная мысль прогнала сон.
Почему у поселенца фамилия Бейли? Почему Бейли?
Может, это обычное имя у поселенцев?
В конце концов именно Илайдж сделал такое возможным и стал их героем, как…
Она не могла припомнить аналогичного героя Авроры. Кто возглавлял экспедицию, которая первой достигла Авроры? Кто наблюдал за переустройством дикой безжизненной планеты? Глэдия не знала — потому ли, что родилась на Солярии, или потому, что аврориане не искали героев? В конце концов, первая экспедиция на Аврору состояла только из землян. Только через несколько поколений, удлинив жизнь с помощью ухищрений биоинженерии, эти земляне стали аврорианами, и зачем аврорианам делать героями своих презренных предшественников?
Но у поселенцев должны быть герои-земляне. Они, вероятно, не так изменились. Постепенно они тоже изменятся, и тогда Илайдж будет забыт, но до тех пор…
Да, скорее всего, так. Может, половина поселенцев приняла фамилию Бейли?
Бедный Илайдж! Все толпятся в его тени. Бедный Илайдж, милый Илайдж.
Она наконец уснула.
Тревожный сон не успокоил ее, не развеял мрачные мысли. Она встала хмурая, сама не зная почему, посмотрела на себя в зеркало и поразилась, как же она немолода.
Для Дэниела Глэдия была просто человеком, независимо от возраста, внешности и настроения.
— Мадам…
Глэдия вздрогнула.
— Пришел поселенец?
Она взглянула на часы и жестом велела Дэниелу включить в комнате обогреватель. День был холодный, вечер ожидался еще холоднее.
— Он здесь, мадам.
— Куда ты его отвел?
— В большую гостиную, мадам. С ним Жискар, а домашние роботы поблизости.
— Надеюсь, они имеют представление, что ему подать на ленч.
— Я уверен, мадам, что Жискар все устроит, как надо.
Глэдия тоже была в этом уверена.
— Полагаю, он прошел карантин, прежде чем получил разрешение высадиться?
— Иначе и быть не может, мадам.
— Все равно я надену перчатки и носовые фильтры. Она вошла в ванную, рассеянно отметив, что вокруг нее домашние роботы, и знаком приказала подать новые перчатки и фильтры. В каждом доме на Авроре был свой язык жестов, и каждый хозяин совершенствовал его, учась делать знаки быстро и незаметно. Робот следовал этим почти невидимым приказам хозяина, словно читал его мысли. Но чужой человек мог приказать роботу только устно.
Самое досадное для хозяина — когда домашний робот не решается выполнить приказ или, что еще хуже, выполняет его неправильно. Это означает, что либо человек, либо робот спутали знаки. Глэдия знала, что ошибается всегда человек, но этого никто не хотел признавать.
Робота отправляли на проверку, в которой не было необходимости, либо продавали. Глэдия была уверена, что никогда не попадет в такую досадную ситуацию, но если бы сейчас ей не подали перчатки и носовые фильтры, она бы…
Размышление Глэдии прервало появление робота, который поспешно принес ей все необходимое.
— Как он выглядит, Дэниел?
— Обычного роста и сложения, мадам.
— Я имею в виду его лицо.
Глупо было спрашивать. Если бы он имел хоть какое-то сходство с Илайджем Бейли, Дэниел сразу заметил бы это и сказал ей.
— Трудно сказать, мадам. Оно не все видно.
— Что ты имеешь в виду? Не в маске же он?
— В известной степени — да, мадам. Его лицо покрыто волосами.
Она засмеялась:
— Как в исторических фильмах? Борода?
Она сделала жест, означающий волосы на подбородке и под носом.
— Больше, мадам. Половина лица закрыта волосами.
Глэдия широко раскрыла глаза и впервые почувствовала желание увидеть поселенца. Что же это за лицо, наполовину закрытое волосами? У аврориан и вообще у космонитов было очень мало волос на лице; их уничтожали, едва подросток становился юношей. Верхнюю губу никогда не трогали. Глэдия помнила, что ее муж, Сантирикс Гремионис, до женитьбы носил тонкую полоску волос под носом, усы, как он это называл. Они выглядели, как брови, оказавшиеся не на месте, и Глэдия, как только уговорила себя выйти за Гремиониса, сразу же потребовала, чтобы он избавился от них. Он так и сделал почти без возражений — сейчас она впервые подумала, что ему, наверное, было очень жаль усов. В первые годы она замечала, что он часто проводил пальцем по верхней губе, и считала это нервным жестом. Только теперь ей пришло в голову, что он бессознательно искал исчезнувшие навеки усы.