– Ты думаешь, я сволочь? Руку поднял на тебя… Если бы ты знала, Дина, как я тебя люблю, – вздохнув, мрачно произнес муж. – Я люблю тебя и ревную – до безумия. Была бы ты мне безразлична, я бы на все наплевал. Я слишком люблю тебя, понимаешь? Понимаешь?!
– Да.
– Ты хочешь новую скрипку? Пожалуйста, мне для тебя ничего не жалко! Заказывай, покупай – какую хочешь! За кольцо тебя ругать не буду – оно же твое, ты вправе распоряжаться им по своему усмотрению.
Дина почувствовала некоторое облегчение – значит, он простил исчезновение перстня с рубином. «Мне для тебя ничего не жалко», – сказал. Как потом ей выкручиваться, без денег, с покупкой новой скрипки – непонятно… Но об этом можно пока не думать. Потом. Все потом!
– Руслан… – хрипло произнесла она, не поднимая головы. – Если тебе для меня ничего не жалко, если ты меня любишь… тогда почему ты не хочешь, чтобы у нас был еще ребенок? Почему ты мне отказываешь в этом? Я же с ума схожу… Я все время вспоминаю Марьяшу, все время думаю о ней – как о живой. Мне сны о ней снятся! Я хочу ребенка, Руслан…
– Вспомнила, – мгновенно отозвался тот. – Дина, из-за тебя Марьяша погибла. Ты – плохая мать. Ты не нарочно, я знаю… Но ты плохая мать. Я тебя люблю, и мне для тебя ничего не жалко, но ты – плохая мать! – повторил он неистово, яростно, раздувая ноздри – словно заклинание какое-то твердил.
– Я больше никогда так не поступлю, я никого не впущу в дом, я…
– Дело не в этом! – перебил Руслан. – Не одно, так другое. Беженку в дом не пустишь, а на ребенка кипяток выльешь, например.
– Руслан! – с ужасом прошептала она. – Что ты говоришь…
– Ты сходишь с ума, и я тоже схожу с ума. Я тоже, между прочим, не могу забыть Марьяшу, она тоже мне все время снится! Ты думаешь, я не человек, что ли?! Я не переживу, если опять что-нибудь случится. Давай жить так, вдвоем. Без ребенка. Ты поняла меня? Дина, ты поняла меня?! – опять повысил он голос.
– Да.
– Все, тогда больше не начинай этот разговор. Никогда. Я иду спать, и ты тоже ложись… Не сиди тут долго.
– Да.
Муж ушел, и Дина осталась одна на кухне.
Женщина была слишком ошеломлена, чтобы осознать произошедшее. Она подняла руки, посмотрела на свои пальцы. Потом перевела взгляд на предплечья. Сквозь багровую кожу проступала чернота. Прижала ладони к щекам, густо намазанным лекарством. Лечебная мазь усмирила боль, но все равно набухшая кожа словно пульсировала…
«Он избил меня. Боже, как жестоко он меня избил…» – с тоской подумала Дина.
Но гнева на мужа она не чувствовала. Руслан избил ее за дело. Она виновата. Она обманула его, она ему изменила. Она убила их общего ребенка. И это – не самое страшное наказание за все ее грехи.
* * *
Никита со скандалом ушел из больницы.
– Ну что мне эта расписка, ты же лечиться должен! – Хирург, Фидель Рауфович, был очень недоволен, когда пилот заявил ему о своем решении.
– Я здоров. Я прекрасно себя чувствую!
– Почему ты отказываешься ехать в районный центр?
– Не надо меня никуда забирать! Я свободный человек, я не позволю с собой так обращаться!
– И куда ты пойдешь, что ты будешь делать?
– Это мое дело.
– Если с тобой что-нибудь случится, меня первого обвинят! – с раздражением произнес Курбатов.
– Я знаю, что вы больше всего боитесь, что вас обвинят в некомпетентности, – огрызнулся Никита. – Но я больше не хочу здесь оставаться.
И он покинул больницу. Остановился у Артура, владельца местной автомастерской. У Никиты имелись деньги (их ему переслали его друзья, товарищи по команде), а Артур был оборотистым рукастым мужиком, знающим свое дело. Ему платят, а он предоставляет свои услуги – жилье, помощь в ремонте «Ласточки»…
Никита надеялся отремонтировать джип и на своей машине уехать из города. Самому.
Конечно, было проще улететь на вертолете в районный центр, в тамошнюю больницу, а потом, скорее всего, перебраться в Москву, уже в самую лучшую больницу… Получилась бы очередная стремительная гонка, на этот раз за здоровьем – чем быстрей, тем больше шансов пережить эту аварию без последствий.
Но Никита теперь с подозрением относился к любого рода гонкам. Он помнил свои метания по призрачной пустыне – когда лежал в коме, он помнил, как постоянно куда-то стремился даже в забытьи. Его тогда спасло только одно – решение остановиться. Не гнать вперед. И лишь это помогло ему вырваться из пустынного плена, из безвременья забытья…
«Я всю жизнь мчался. Мчался, как оказывается, к собственной смерти. Я очнулся только потому, что решил остановиться». Возможно, это было самовнушение. Тут ведь в его чудесном выздоровлении, помимо мистики, было еще и мастерство хирурга, и уход доброй медсестры…
Но Никита упорно продолжал верить в знаки судьбы.
Надо остановиться. Остаться. Так твердило его подсознание…
И Раевский остался в этом маленьком, богом забытом приграничном городишке. У него была теперь цель – отремонтировать «Ласточку». Ведь это же несправедливо – и штурмана потерять, и машину, отдать их всех безжалостной пустыне… Нетушки! Уж джип он свой починит. Хоть что-то сделает. Леху не спасти, так хоть «Ласточку»…
Или дело было только в Дине, той самой доброй медсестре?
Когда Никита думал о ней, он забывал обо всем прочем.
Сколь Раевский ни старался, он не мог на нее злиться. Если и злился – то только потому, что она не ответила ему взаимностью. Он-то к ней всерьез был расположен, а у нее, оказывается, были какие-то свои, корыстные женские мотивы…
Ребенок. Она сказала, что хочет ребенка. Что только поэтому она отдалась Никите там, на заднем дворике. Непонятно только, зачем ей понадобился именно Никита – как будто в городе других мужчин нет!
Хотя это и понятно – ведь она собиралась скрыть ото всех правду. Поставить несговорчивого мужа перед фактом, и все тут.
Но эти ее глаза, покрытые пеленой страсти, ее подрагивающие губы… В них никакого расчета не было. Одно желание. Верно, она, Дина, тоже брела до того по пустыне – навстречу ему, Никите, его рукам и губам. Столько жажды было в ней…
За две недели Никита с Артуром почти починили «Ласточку» – остались лишь какие-то мелкие недоработки.
И за это же время Раевский сумел усмирить себя, свою гордыню, и решил вновь встретиться с Диной.
Опять было раннее утро, прохладное, свежее, чистое. В местах, где пустыня близко, хоть и жарко, но воздух зато сухой, дышать им легко.
В переулке, выходящем на площадь, Никита устроил засаду. Сел в тени старого карагача, на полуразрушенный каменный забор. Наверное, где-то неподалеку рос абрикос – потому что сладковатый, пряный запах настойчиво лез в ноздри.