– Переспать – это значит заняться сексом, – вмешалась Авенга, чтобы уж снять вопрос с повестки дня. Я вытаращилась на нее. Она добавила: – переспать – это когда дядя и тетя лежат в одной постели.
– А! – Элька пожала плечами и довольная убежала. Странно, она не стала спрашивать, а что такое секс и зачем, собственно, лежать в одной постели. Я бы обязательно спросила. А она удовольствовалась сомнительными объяснениями и скрылась с места преступления. А я стояла, как в рот воды набрала. Авенга же невозмутимо достала из кармана конфетку, положила ее себе в рот (а мне не предложила!), разжевала ее и только потом ласково так спросила:
– Сама все расскажешь или придется пытать?
– Не надо пытать. Все правда. От первого до последнего слова. Сашка переспала с Иваном Ольховским.
– И ты все знала? – Авенга прожигала меня огнем своих колдовских глаз, а ее длинные кривые пальцы яростно крутили и рвали бумажную салфетку.
– Я поэтому и не хочу ехать к Марлене. Я не знаю, что делать, – призналась я, проклиная злой рок и себя саму за то, что уродилась с таким длинным языком.
– Значит, ее муж переспал с Сашкой? А Анька? А Сухих с кем переспала? – немного запуталась она. Еще бы! Тут любой черт ногу сломит.
– Получается, что ни с кем, – развела руками я. – Во всяком случае, до тех пор, пока Стас не ушел от нашей Сашки.
– Н-да… – протянула Авенга. – Дела. Теперь хоть многое проясняется.
– Что ты имеешь в виду?
– Теперь понятно, что было в той чашке! И кто у нас шакал с мерзкой, хитрой мордой.
– Иван? – переспросила я с надеждой, что она не скажет, что это была Караська. Хоть бы не она! Хоть бы не она! Но в тот момент, когда Авенга открыла рот, чтобы сказать, кто же это был, позвонил ее телефон. Звонила Бася.
Бася среди нас – самая творческая. Так уж считается. Все-таки человек работает на телевидении. Не то что мы все. Я – терапевт, вся функция которого на сегодняшний день сведена к тому, чтобы умудриться отболтаться от пациента за шесть минут. Да-да, именно так. Всем известно, что средняя продолжительность полового акта (с небольшой, минуты в полторы прелюдией) – это одиннадцать минут. Есть даже одноименное произведение всеми нами любимого эзотерического Коэльо. Книга, правда, о другом. Там людей уговаривают не увлекаться садомазохизмом, так как это пожаро– и взрывоопасно, вредит здоровью и цвету лица. Но в целом книга убедительно доказывает, что одиннадцать минут – это минимум. Мы же, терапевты, должны удовлетворять пациентов за шесть минут. И по талонам. А ведь еще есть те, кто пришел за сатисфакцией по «острой боли», по больничному, по просьбе заведующей. Я уж не говорю о тех, кто просто прошел без очереди и без талона – по наглости, которая, как известно, второе счастье.
В общем, вся моя задача состоит в том, чтобы не задерживать очередь. Не дай бог, начать реально кого-то прослушивать, простукивать и измерять давление. Давление вообще замедляет процесс приема драматически. И всегда есть шанс, что после измерения давления у пациента его немедленно начнут оказывать на тебя. Так что я выписываю таблетки, не читая истории болезни, и даю больничный, ориентируясь лишь на внешний вид больного. Бледен, устал, изможден? Получите больничный. Еще и кашляешь? Вообще молодец. Я считаю так: раз уж человек нашел в себе силы и время, чтобы ко мне притащиться, отстоял очередь, из которой, поверьте, не выдавливают только сильнейших (вернее, слабейших, больнейших, раз он ночь за талоном простоял и день в поликлинике продержался, нужно немедленно дать ему то, что он хочет. Больничный так больничный. Таблетки – пожалуйста. Хотите сдать кровь? Мочу? Милости просим. Только так есть шанс, что пациент уйдет и не вернется.
И потом, кому в наше время помешает больничный? Кого из столичных жителей можно зачислить в категорию здоровых? Я лично таких не видела. Достаточно одного взгляда на любого московского аборигена, чтобы навесить на него букет диагнозов, из которых наименее тяжелыми будут авитаминоз, гиподинамия, гипер(гипо)тония и, наконец, стресс. Уж он-то поразил нас всех своим острым копьем.
Назвать мою работу творчеством даже у меня язык не поворачивается. Честное слово. Скорее, один сплошной отупляющий практикум по чистописанию. И сумрачные опасения проморгать в этой череде идиотизма и формализма реальный диагноз. Потому как в этом случае жизнь тут же с овчинку покажется. И никого из руководства не будет волновать вопрос, что я могу вообще успеть за пресловутые шесть минут.
Бася работает, не напрягаясь. Даже когда она бегает сломя голову по студии, потому что кто-то из гостей программы ушел покурить и не вернулся, и из-за этого у них стопорится вся съемка – это не напрягает ее. Больше всего она упирает на творчество в своей работе. Она-то ведь действительно посвятила себя любимому делу – популяризирует сплетни и дрязги, в жизни и в ящике. Бася – творческая личность, однозначно.
Помню, однажды я пришла к ней на студию. Она пригласила меня, потому что тогда снимали ток-шоу про таблетки-пустышки, про врачей, которых заставляют прописывать людям препараты от простуды, производство которых финансируется партией власти. Честно говоря, не уверена, что это правда. Ко мне лично никто не приходил и не требовал под страхом расстрела прописывать такие препараты. Впрочем, нельзя исключать, что до меня еще пока что просто не дошли. В конце концов, у нас обычная городская поликлиника: старушки, сквозняк и три задыхающихся фикуса на этаже. Возможно, до нас еще доберутся. Придут красивые мужчины в дорогих костюмах и примутся нас подкупать, чтобы мы прописывали иммуностимуляторы.
Скорее бы. Мне бы хорошая взятка точно не помешала. Можно было бы починить наконец проводку в квартире. А то Тимкин Каштан, когда приходит, все время норовит выкусить остатки проводов из стены. Да, взятку мне бы могли и дать. Ау, где вы! Фармацевтический заговор, фармацевтический заговор. А у нас тишина.
Бася пригласила меня в студию, чтобы я защищала честь врачей. Слава богу, она пригласила не только меня, потому что я… как бы это выразиться… не оратор. Риторика – не самая моя сильная сторона. Все, что я могу делать перед камерой, – это стоять, краснеть и улыбаться.
– Этого достаточно, – заверила меня Бася. Убить бы ее потом за такие слова.
– Обращались ли к вам с требованиями прописывать определенные препараты? – спросила меня напрямую ведущая.
– Ни в коем разе! Никогда, – пробубнила я.
– Вы уверены? – хмурилась она. – Вы уж простите, но если вы всем нам тут расскажете, что на врачей не оказывается давления, никто тут не поверит.
– Почему? – удивилась я.
Дальше меня завалили вопросами. Причем все сразу. Причем никто мне не дал и шанса ответить. Или даже просто понять вопрос до конца. Все они были с подковыркой. «Что вы думаете о новом законе о фармацевтических препаратах?», «Вы понимаете, насколько теперь трудно будет обеспечивать пациентов жизненно важными лекарствами?», «Вам часто приходится отказывать пациентам в необходимых медикаментах?», «Правда ли, что часть дорогостоящих вещей, типа игл для больных сахарным диабетом, продают на сторону?».