Он нарочно устроился так, чтобы видеть нужные лица. И был, пожалуй что, удовлетворен…
Но не было пока что времени думать над этим. Он вскочил, пригибаясь, кинулся вниз по склону, предварительно подав тем четверым недвусмысленный приказ посредством нехитрого действа.
Там, внизу, в распадке, двое в камуфляжных бушлатах осторожно приближались к месту, где пару минут назад стояла избушка, а теперь громоздилась лишь куча непонятных обломков. Они шли медленно-медленно, выставив автоматы, явно опасаясь нового взрыва, а еще, конечно же, озадаченные тем, что так и не увидели, как дичь входит в избушку, но избушка тем не менее рванула…
Мазура эти пешки нисколечко не интересовали в качестве «языков», а пленных брать, как уже отмечалось, было бы в высшей степени глупо, поэтому он, застыв лицом, отдал короткий приказ:
– Огонь!
Справа и слева от него приглушенно заработали бесшумки, и те двое, не успев заорать, не успев толком удивиться, повалились наземь – как десятки других до них, на других континентах, под другими созвездиями…
– Вадик, Миша, – быстро распорядился Мазур. – Зачистить там все… В темпе!
Двое двинулись вниз по склону. Мазур подождал еще немного – на случай, если покойничек соврал и там были еще и другие, если ребят понадобится прикрыть. Нет, тишина…
В сопровождении оставшейся двойки он двинулся вверх по склону. Без особой злости подумал: вот и пришли кранты господину капитану второго ранга В.П. Чеботарю, вот и пришел ему полный и окончательный амбец. Никто другой просто не мог бы все это устроить, заминировать избушку и засунуть в рацию компактный, но мощный заряд из хитрых спецназовских арсеналов. Значит, Чеботарь. Ну, а сигнал мог послать стопроцентно свой, ни о чем таком и не подозревающий радист Центра – старший по званию просто-напросто приказал ему отправить сигнал на такой-то частоте, не посвящая, разумеется, в детали и последствия. Случалось подобное, знаем…
Ну что же. Пока не зашевелится цепочка, пока не выяснят судьбу бесславно погибшей троицы местных уркаганов, пока у Чеботаря не зашевелятся подозрения – не убежденность еще, просто подозрения! – группа может считаться мертвехонькой, что в данной ситуации только на руку. Ах, как много можно наворотить, пока тебя считают мертвым, какие горы свернуть, господа мои…
И еще одно накрепко отложилось у него в памяти – физиономия спецназовца Вадика, опытного служаки, немногословного и несуетливого, как и его друзья.
Очень примечательным было выражение, непроизвольно возникшее на сей физиономии. Гораздо больше, нежели вполне естественного изумления, было непроизвольной, неприкрытой, неконтролируемой обиды.
Рано пока что делать заключения и утверждать со стопроцентной надежностью, но эта обида… Ну разумеется, наш крот никак не предполагал и думать не мог, что хозяева решили надежности ради списать в убытки и его. А следовало бы подумать раньше, соколик мой, следовало бы. Пора бы знать, что слишком много знающие пешки, вербованные подметки, обречены. Особенно в таких вот делах. И разнесло бы тебя в клочки вместе с нами со всеми, и надежнейшим образом были бы обрублены кое-какие концы…
Когда они собрались все вместе, Мазур, поочередно обведя их взглядом, сказал без особых эмоций:
– Ну что же, такие дела… Очень советую не ломать над всем происшедшим голову – не до того. Все тут люди взрослые, имеют кое-какое представление о сложностях жизни. Уходим по маршруту, нам, если помните, работать и работать… – Он сурово уставился на Лаврика. – Вопросы, товарищ научный консультант?
– Да нет, какие тут вопросы… – испуганно и растерянно пробормотал бородатый интеллигент.
– Вот и отлично, – сказал Мазур. – Шагом марш…
Знаете ли вы сибирскую ночь? О, вы не знаете сибирской ночи!
А в общем, картина довольно близка к чеканным строкам классика, кокетства ради притворявшегося пасечником. Месяц, пожалуй, и в самом деле глядит с середины неба, необъятный небесный свод… ну да, раздался, раздвинулся еще необъятнее. Земля вся в серебряном свете, и чудный воздух и прозрачно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий – в данном конкретном случае речь идет, безусловно, об устойчивом амбре специфических китайских приправ, коими тянет от стоящих в отдалении двух огромных армейских палаток, где обитают безропотные жители Поднебесной империи, усердно выполняющие на раскопе роль чернорабочих.
И что там дальше? Ага, недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Девственные чащи пугливо протянули свои корни в ключевой холод, весь ландшафт спит, сыплется величественный гром сибирской рыси, орущей где-то вдали, и чудится, что и месяц заслушался его посреди неба.
«А главное – на душе, – сказал себе Мазур, наизусть помнивший заученные в школе великие строки. – Насчет души Микола Василич попал в самую точку. Как про нас писано. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Точно, про нас. Именно такие чувства, светлые и поэтические, рождаются в душе, когда сидишь таежной ночью, прижав к уху миниатюрный наушник, и подслушиваешь приватные разговоры сидящих за бутылочкой господ военных, понятия не имеющих, что к ним в палатку хитрюга Лаврик еще по светлому времени определил крохотный микрофон… Да еще предаешься этому пошлому занятию в компании своей последней женщины, которая в настоящий момент и не женщина вовсе, а боевая единица контрразведки соответствующего рода войск…»
Вообще-то, ничего особенно уж похабного или шокирующего там, в тесной палатке, не произносилось – так, обычный треп армейцев со стажем, господ спецназовцев, конечно же, контрабандой протащивших некоторое количество водки и на это задание. Согласно устойчивой традиции, против которой любые уставы бессильны, ибо в чем-то изначально расходятся с потребностями жизни…
Отцу-командиру, то бишь Мазуру, особенно косточки и не перемывали – поскольку мало о нем слышали, в основном знакомы были с туманными слухами (а это означало, увы, что неумолимый бег времени берет свое, поколения сменяются, и живые, функционирующие еще волкодавы уже помимо воли становятся мифами «раньшего времени»…).
Кате не повезло гораздо больше – ей, как и Мазуру, пришлось с каменным выражением лица выслушать подробное и обстоятельное обсуждение своих, если можно так выразиться, технических характеристик. Равным образом и нескольких версий, с точки зрения четверки, объяснявших ее присутствие в засекреченной экспедиции. Все версии в конце концов сводились к одному-единственному варианту, не самым лучшим образом характеризовавшему как молодую радистку, так и залетного адмирала. Впрочем, косточки им перемывали без особых эмоций, с грустной завистью мелких армейских винтиков, прекрасно знающих, что тенденции таковой столько же лет, сколько и самим регулярным армиям: взять хотя бы походно-полевых гетер фельдмаршала Македонского…