У Лёли стало медленно холодеть, падать сердце. К горлу подступила тошнота. Она прижалась к Дмитрию – и вдруг увидела, что его ресницы дрогнули. Глаза на миг открылись, послав ей острый, живой взгляд, – и снова зажмурились. Пальцы откинутой руки слабо шевельнулись – и она мгновенно поняла это движение: Дмитрий пытается дотянуться до ружья! Но оно слишком далеко от него, а вот если Лёля постарается… Но как сделать это незаметно? О, запищал селектор! Охрана готова к докладу? Хозяин повернулся к столу.
Лёля слегка подвинулась, напряженно глядя на него… еще чуть-чуть, и пальцы коснутся приклада… И она вдруг застыла, услышав голос доктора, разнесшийся на всю комнату.
– Македонский! – насмешливо выкрикнул он, пытаясь перекричать шум двигателя. – Ты уже в курсе всех моих прегрешений или, по своему обыкновению, не дал никому и слова сказать, сразу начал палить?
По лицу Хозяина прошла судорога, но голос его звучал спокойно:
– Да, она мне кое-что рассказала.
– Могу себе представить! – хохотнул Зиберов. – Кстати, имей в виду: я заранее подписываюсь под каждым словом. Все правда: я дурачил тебя с самого первого момента нашей незабываемой встречи. Девчонка совершенно здорова: так же, как и два года назад, впрочем. Сам понимаешь, невозможно было оторваться от источника, бьющего такими суммами. Да, чтобы ты знал: я – единственный, кто имеет доступ к небезызвестному счету. Помнишь, какие гонорары ты мне платил? На такие денежки я буду жить как принц!
Хозяин поморщился, и Лёля вдруг поняла почему. Во всей этой речи было что-то невыносимо пошлое! Не просто омерзительное, но убогое и бездушное: как если бы уличный разбойник, только что перерезавший горло прохожему, стоял над еще вздрагивающим телом, торопливо пересчитывая содержимое его кошелька.
«Зиберов сошел с ума», – подумала она растерянно, вспомнив ласковую угрозу Хозяина и всей кожей, всем нутром ощутив, что это отнюдь не пустые слова.
И вдруг из селектора донесся хохот.
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь! – захлебываясь, выкрикнул доктор. – О том, что мы еще встретимся? Подтверждаю! Встретимся! И скорее, чем ты думаешь! Надеюсь, ты догонишь меня секунд через тридцать-сорок, не больше. До встречи в небесах!
Селектор умолк.
«Что за чепуха?» – растерянно подумала Лёля – и сжалась в комок, пораженная выражением лица Хозяина, на котором отпечатался такой ужас, которого ей еще никогда не приходилось видеть в чертах человеческих.
– Олеся! – выкрикнул он и ринулся прочь из комнаты.
В ту же минуту Дмитрий вскочил и, подхватив с пола ружье и свою сумку, поймал Лёлю за руку, потащил за собой:
– Бежим!
Они вылетели в коридор и, к Лёлиному изумлению, устремились в тупик, перекрытый железной дверью. Лёля не успела слова сказать, а Дмитрий одним движением своротил дверь с места – и они оказались стоящими над бездной котлована. Лёля вскрикнула, теряя равновесие, но Дмитрий удержал ее и буквально стащил по узенькой лестничке, выложенной вдоль стены, подобно горной тропе над обрывом. Она смутно поняла, что оказалась в той самой недостроенной части дома, куда ее в свое время не подпустили собаки.
И тут что-то громыхнуло за спиной! Лёля споткнулась, но Дмитрий бежал огромными прыжками, таща ее за собой. Оглянулся – крикнул что-то яростное – и с силой толкнул Лёлю на землю. Упал сверху, прижал так, что она едва не задохнулась, – и в это мгновение земля встала дыбом. Небо взорвалось над головой.
Что-то влажное коснулось щеки, и Дмитрий медленно открыл глаза. Серая пелена заволокла все вокруг, но вот она медленно отлипла от его лица, зрение чуть прояснилось, и Дмитрий увидел морду бультерьера. Пес стоял близко-близко и смотрел в лицо человеку со странным, как бы встревоженным выражением. Крошечные глазки его беспокойно бегали, но, поймав взгляд Дмитрия, бультерьер моментально попятился и улегся на землю, прямо в жидкую грязь. Вытянул передние лапы, умостил на них голову и притих, изредка косясь на человека с выражением успокоенным и почти домашним. Только вот дома-то как раз и не было. По ночному небу неслись клочковатые облака, иногда выпуская в прорывы луну, сырой ветер, гудел в вершинах деревьев, да слышалось шипение огня, угасавшего под косыми струями дождя.
Дмитрий на миг зажмурился, не поверив своим глазам, но, когда открыл их, ничего вокруг не изменилось. Разве только обнаружил поблизости не одного бультерьера, а по меньшей мере пятерых: точно так же смирно лежащих рядом с человеком и довольно спокойно взиравших на развалины, по которым кое-где плясало пламя и сочились серые струи дыма.
Дмитрий потряс головой, пытаясь собраться с мыслями, осознать случившееся.
О господи, Лёля! Вскочил, не чувствуя боли в избитом теле, испуганно огляделся. Вот она! Бросился вперед, где на земле скорчилась фигурка в больничной рубашонке. Подхватил, затормошил, вглядываясь в запрокинутое, безжизненное лицо, не в силах поверить, что нашел ее и спас лишь затем, чтобы снова потерять.
Она открыла невидящие глаза, чуть шевельнула губами. Ну, хоть жива, слава Иисусу! Тоненькая голубая жилка слабенько трепыхалась у горла. Похоже, действие укола кончилось. Да и сам Дмитрий ощущал себя так, будто его качественно провернули через мясорубку. Память еще не повиновалась, он почти не мог вспомнить, что произошло после того, как доктор коварно ударил его электрошокером. Помнил только смутное жужжание голосов, потом помертвелое от страха и гнева лицо Лёли, свое медленное возвращение к жизни – и осознание того, что на всю жизнь им отпущено каких-то тридцать секунд, не больше и не меньше. На эти тридцать секунд он обрел прежние силы, а теперь вновь утратил их.
Не выпуская Лёлю из объятий, легонько касаясь губами ее виска, Дмитрий огляделся в поисках сумки, где была ампула-шприц в аптечке. Лёля вздрагивала, зябко ежилась, жалась к Дмитрию все теснее, и он только сейчас заметил, что она фактически совсем раздета. Кроме насквозь мокрой, грязной рубашонки, первоначальный цвет которой можно было бы назвать лишь с натяжкой, на ней ничего не было. Дмитрий стащил с плеч жилетку и надел было на девушку. Потом спохватился, содрал с себя футболку, начал снимать с Лёли мокрую рубашку, под которой было только тело, которого он не видел так давно.