Все. Ну, вот и все.
Она вернулась к дивану. Олеся заворочалась, откинула одеяло, но не проснулась. Что-то торчало из кармана ковбойки, какой-то шелковый шнурок. Лёля потянула за него. Ах да, тот странный медальон. И что-то еще, какая-то бумажка.
Это был детский рисунок в идиллических тонах. Пышные голубые облака, на которых сидели розовые человечки, намалеванные в стиле «точка-точка-запятая». Над каждым подпись неровными буквами: мамочка, Саня, Костик, Олеся. В стороне, на общем облаке, сидели еще две куклы, названные Юля и Лёля. А над всем этим – большие розовые буквы: РАЙ.
Лёля машинально свернула рисунок и спрятала в карман джинсов. Провела рукой по глазам.
Казалось бы, каждая минута ее жизни в последнее время была наполнена страхом, но так страшно, как сейчас, ей не было еще никогда…
Выходит, Олеся знает о своей болезни? Она не сомневается, что скоро умрет и присоединится к мамочке и этим неизвестным Сане и Костику. И там же окажутся неведомая Юля в компании с Лёлей… Со странной, необъяснимой, жестокой легкостью девочка воспринимает смерть! Такое впечатление, что та идет с ребенком рядом уже давно. Почему же она так испугалась, увидав мертвого Асана? Не потому ли, что это был первый настоящий мертвый? О других она просто знала, этого – увидела. И впервые поняла, что смерть не очень-то похожа на розовые и голубые облака…
Однако для Лёли этот рисунок стал очень своевременным предупреждением: нельзя сдаваться! Надо искать выход отсюда.
Утопающий и за соломинку хватается. Не отдавая себе отчета, что, собственно, делает, повинуясь мгновенному проблеску догадки, Лёля взяла плоский медальончик, на одном ребре которого была серебристая полоска, и, вернувшись к двери, чиркнула ею между косяком и черной коробочкой замка, как если бы у нее в руках вдруг оказалась столь модная нынче карточка доступа.
Послышался тихий щелчок, и дверь открылась.
Первое, что увидел Дмитрий, войдя в маленький вестибюль Центра крови, была эта фотография. Она висела сбоку от входа, но все-таки сразу обращала на себя внимание. В углу ее перечеркивала черная лента с пышным бантом, а под фотографией стоял накрытый черным столик с огромным букетом цветов.
– Ой, какая молоденькая, бедняжка, да симпатичненькая! – вздохнул кто-то за спиной Дмитрия, и тот невольно кивнул, глядя в улыбающееся лицо, смотревшее с портрета.
Да, она и в жизни-то была хорошенькая, а на портрете смотрелась просто красавицей – без этой своей ненатуральной улыбки и смешных кокетливых гримасок. Дмитрий сразу узнал вертлявенькую медсестру, которая строила из себя недотрогу и одновременно отчаянно кокетничала с ним. Это она рассказала ему про Лёлин аборт – Надежда Васильевна Егорова, судя по надписи, неполных двадцати пяти лет. Это ее, Надежду Васильевну Егорову, намеревался отыскать сегодня Дмитрий, чтобы снова задать вопрос: как так получилось, что Лёлины анализы все же оказались в областном Центре крови? А теперь вот…
Сомнения заронила Алена Разумихина. Дмитрий до сих пор оставался в квартире друга, потому что Алена с детьми практически все лето жила у матери в Толоконцеве, лишь изредка наведываясь в город. Она считала, что присутствие педантичного, любящего порядок Дмитрия благотворно влияет и на мужа, и на обстановку в квартире, куда хозяйка в кои-то веки может зайти после долгого отсутствия вполне спокойно, не испытывая неодолимого желания сразу хвататься за тряпки и швабры, попутно устраивая супругу разнос. Алена приехала с деревенскими гостинцами «мужикам» как раз вчера вечером, когда Дмитрий, Разумихин и привлеченный для мозговой атаки Андрей сидели на кухне и обсуждали сложившуюся ситуацию.
Дмитрий только что пытался дозвониться до Кузнецова и выяснить насчет багажника у «Нивы» Мордюкова, а также внешности убитого. Гроб был закрыт, но, насколько Дмитрий мог вспомнить портрет, вроде бы покойный и впрямь был плотным, широколицым. Именно такого человека описывала бесценная Герасимовна! Но участковый не зря так настаивал, чтобы Дмитрий позвонил именно завтра. Он, очевидно, прекрасно знал, чем закончится сегодняшний вечер. В самом деле, невозможно уйти трезвым с деревенских поминок, да и зачем? Короче, Кузнецов оттянулся на полную катушку, и на все просьбы разбудить его для срочного, жизненно важного разговора Дмитрий получал один ответ от какой-то женщины, должно быть, жены участкового, бывшей тоже под немалым хмельком:
– Да у него сейчас хоть табельное оружие отнимай – и то сопротивляться не будет!
Впрочем, и без разговора с Кузнецовым просматривалась очевидная связь событий. Болтушки в похоронной процессии упоминали о каком-то кавказце, будто бы купившем у Мордюкова всю малину оптом и уехавшем с Мытного рынка вместе с ним. Шла речь и о словесном портрете. Вот бы сравнить тот портрет с воспоминаниями Герасимовны! Однако она уверяла, будто не запомнила кавказца. Но можно было бы повыяснять, не видели ли возле Мытного рынка черную «дурынду». И вообще, что надо делать первым делом – это искать через ГИБДД черный «Дюранго». Вряд ли таких автомобилей окажется в Нижнем в избытке.
– Слушай, – сказал Разумихин, – что, на том пьянчуге из Доскина свет клином сошелся? По-моему, нужно элементарно в милицию заявлять. Пропал, мол, человек, так, мол, и так, располагаю такой-то и такой-то информацией…
Дмитрий отвел глаза. Наверное, Юра прав. Но разговор с Кузнецовым произвел на него слишком уж сильное впечатление. Стоило вспомнить его «смелые» предположения насчет Лёлиной участи – и снова судороги скручивали сердце.
– Ее мама уже подала заявление, – сказал он неохотно. – Как я понял, там не пришли в восторг: мало ли, куда могла податься взрослая, самостоятельная девица. Собственно, Мордюков – если именно его видела соседка – мог куда-то в другое место подвезти Лёлю. Кавказец… ну, тут вообще одни сплошные домыслы. А браслет – и того проще: меня обмануло внешнее сходство.
Все, что он говорил, было правильно и логично, однако себе можно было не врать: совсем по другой причине не хотел идти в милицию. Его там первым делом спросят: а вы кто такой, кем приходитесь исчезнувшей гражданке Нечаевой? И что? Сразу признаваться, что я, Д. В. Майоров, виновник всех ее бед и несчастий, или врать: жених, мол, будущий супруг, имею все законные основания… Самое смешное, что правдивыми будут оба ответа.