Какая-то часть ее сознания попыталась протестовать, но Триша этого не допустила. Ночь закончилась. Оглядываться назад не хотелось, как не хотелось вновь спуститься по каменистому склону и врезаться в дерево с осиным гнездом. Наступил день, поисковые группы уже в пути, и скоро ее найдут и спасут. Она это знала. Она заслужила свое спасение, проведя ночь в лесу одна-одинешенька.
Триша выползла из-под упавшего дерева, толкая перед собой рюкзак, встала, надела бейсболку, подошла к ручью. Смыла с лица и рук ил, посмотрела на тучу мошкары, уже собравшуюся у ее головы, с неохотой вновь намазалась илом. Вспомнила, как она и Пепси маленькими девочками играли в салон красоты. И так распатронили косметику миссис Робишо, что мать Пепси чуть ли не пинками выгнала их из дома, даже не дав умыться. Вот они и выскочили на улицу, в пудре, румянах, зеленых тенях для глаз, помаде «Пэшн плам». Выглядели они как самые юные уличные проститутки. Они пошли к Трише. Когда Куилла увидела их, у нее просто отпала челюсть, а потом она так смеялась, слезы градом катились по щекам. Но она не оставила девочек в беде, отвела в ванную, поставила перед ними банку кольдкрема и показала, как снимать косметику.
– Сверху вниз и очень осторожно, девочки, – пробормотала Триша слова матери.
Вымазав лицо илом, она помыла руки, съела остаток сандвича с тунцом, половину палочек сельдерея. Потом с легким чувством тревоги взглянула на пакет для ленча. Яйцо она съела, сандвич с тунцом съела, чипсы съела, «Туинкиз» съела. Запасы сократились до половины (даже меньше) бутылки «Сэдж», полбутылки воды и нескольких палочек сельдерея.
– Не важно, – сказала себе Триша, укладывая пустой пакет и палочки сельдерея в рюкзак. Туда же отправилось и грязное, порванное пончо. – Не важно, потому что сегодня лес прочешут поисковые группы. Одна из них обязательно меня найдет. Так что уже в полдень я буду есть ленч в какой-нибудь закусочной. Гамбургер, жареный картофель, шоколадное молоко, яблочный пирог. – Ей тут же ответило урчание в животе.
Собрав вещи, Триша намазала илом руки. Яркое солнце предвещало жаркий день. Триша потянулась, разминая косточки. Покачала головой, изгоняя из шеи последние остатки боли. Постояла, прислушиваясь, в надежде уловить человеческие голоса, собачий лай, стрекотание вертолета. Услышала лишь дятла.
Пустяки, времени еще предостаточно. Это же июнь. Сейчас самые длинные дни в году. Иди вдоль ручья. Даже если поисковые группы сразу не найдут тебя, ручей все равно выведет к людям.
Но время шло, близился полдень, а ручей все вел и вел ее по лесу. Температура воздуха все поднималась. Струйки пота текли по грязевой маске. Большие темные пятна появились на свитере с надписью «36 ГОРДОН». Сначала под мышками, потом на спине, между лопатками. Волосы (грязь перекрасила ее из блондинки в брюнетку) висели патлами. Надежда на скорое спасение все таяла и таяла, убывали и силы. К десяти часам она уже устала. А где-то в одиннадцать произошло событие, окончательно испортившее ей настроение.
Триша поднялась на вершину холма, по пологому склону, усыпанному иголками и листвой, и остановилась, чтобы немного передохнуть, когда сигнальная система, та самая, что не давала о себе знать в городе, внезапно забила тревогу. За ней кто-то наблюдал. И не имело смысла убеждать себя в обратном: эта система сбоя дать не могла.
Триша медленно повернулась на триста шестьдесят градусов. Ничего не увидела, но лес вроде бы снова притих: бурундуки не шуршали в прошлогодней листве и под кустами, белки не скакали по веткам на другой стороне ручья, замолчали сойки. Дятел продолжал долбить, где-то вдалеке каркали вороны, но вокруг нее вся живность куда-то попряталась, остались одни комары.
– Кто здесь? – спросила Триша.
Ответа, естественно, не последовало, и Триша начала спускаться с холма, держась за кусты: ноги скользили по влажной глине. У меня разыгралось воображение, подумала девочка… да только она знала, что это не так.
Ручей становился все уже, и вот это она уже никак не могла списать на воображение. Спустившись вниз, Триша попала в густые заросли кустов, которые угрожающе ощетинились шипами. Ширина ручья уже не превышала восемнадцати дюймов.
А потом он и вовсе исчез в зарослях. Триша продиралась сквозь них, не решаясь обойти вокруг из боязни потерять ручей. Однако что-то подсказывало ей: потеря будет невелика и ничего не изменит – ручей определенно никуда ее не выведет. Но Триша просто гнала от себя такие рассуждения. Дело в том, что с ручьем у нее установилась эмоциональная связь (связанные одной цепью, как сказали бы взрослые), и Триша не могла допустить ее разрыва. В этом случае она превращалась бы в ребенка, бесцельно блуждающего по дремучему лесу. А от одной этой мысли у нее перехватывало дыхание и учащенно билось сердце.
Она выбралась из зарослей, появился и ручей. Триша пошла дальше, опустив голову, сурово хмуря брови: Шерлок Холмс, идущий по следу собаки Баскервилей. Она не заметила, как меняется растительность (кусты уступали место папоротникам), не заметила, что вокруг слишком много сухих деревьев, а земля все больше пружинит. Она сосредоточилась только на ручье. И шагала вдоль берега, не видя ничего вокруг.
Ручей вновь начал расширяться, и минут на пятнадцать (не больше) в ней вновь затеплилась надежда на то, что он не исчезнет, юркнув под землю. А потом Триша поняла, что ручей не просто расширяется, но и перестает течь: превращается в череду луж, частично затянутых ряской, с зависшими над ними тучами комаров. Еще через десять минут ее кроссовка провалилась сквозь землю: обманчиво твердая «корочка» мха скрывала карман чавкающей грязи. Нога скрылась в ней по лодыжку, и Триша, вскрикнув от неожиданности и испуга, выдернула ногу из цепких объятий болота. Он резкого рывка кроссовка наполовину слетела с ноги. Триша вновь вскрикнула, оперлась рукой о сухое дерево, вытерла ногу о траву, вновь надела кроссовку.
Вот тут она огляделась и наконец-то заметила, что пришла в мертвый лес, где когда-то бушевал пожар. Впереди (да и вокруг) торчали давно засохшие деревья. Ковер мха то и дело разрывали сверкающие под солнцем водяные зеркала. Из них тут и там торчали заросшие травой кочки. Надсадно пищали комары, летали стрекозы. А с дюжину дятлов долбили деревья. Оно и понятно: тут им было чем поживиться.
В этих болотах и закончил свои странствия ручей Триши.
– Что же мне теперь делать? – сквозь слезы, безмерно уставшим голосом спросила Триша. – Может, кто-нибудь скажет, что же мне теперь делать?
Тут было где посидеть и подумать. Везде лежали стволы упавших деревьев, многие еще несли на себе следы пожара. Однако первое, на которое села Триша, переломилось под ее весом, и девочка оказалась на мокром мхе. Триша вскрикнула: джинсы на попке мгновенно намокли, а она ужасно не любила ходить с мокрой задницей, – она тут же вскочила. Ствол прогнил насквозь. Да и древоточцы сделали свое дело. Триша осмотрела труху, в которую превратилась когда-то крепкая древесина, направилась к другому дереву. Надавила на него, прежде чем сесть. Ствол испытание выдержал. Триша устало опустилась на него. Потерла шею, которая вновь начала болеть, оглядела лежащее перед ней болото и попыталась решить, а что же делать дальше.