Бархан из мельчайшего сухого песка под тяжестью шестидесяти двух тонн стал медленно оседать, заставляя накренившийся танк все глубже зарываться левой гусеницей в свою толщу.
Ле Гуин обошел машину, чувствуя на лице жар, исходящий от громады бронированного корпуса. Внутри несколько раз звякнули гаечные ключи, и из заднего люка показалось красное, мокрое от пота лицо полкового аварийного механика.
— Ну?.. — спросил Ле Гуин.
— Охладительная эмульсия вся высохла, и блок главного цилиндра просто расплавился. Слишком быстрые и долгие переходы. А тут еще этот песок кругом…
Ле Гуин кивнул:
— Снимите с танка все, что подлежит перевозке и можно как-то употребить: боеприпасы, электрические батареи, вокс, вращающиеся зенитные установки. Не забудьте также остатки воды и горючего. Снимите все это и перенесите на наши транспорты. И смотрите не мешкайте, рядовой!
— Есть, капитан.
Ле Гуин взглянул на лейтенанта Клодаса, командира «Ярости». Его водитель, стрелки и заряжающий, сняв шлемы, стояли рядом как на похоронах — одной притихшей, скорбной группой. Было видно, что Клодас с трудом сдерживает слезы.
— Пожалуйста, Клодас, не расходуйте воду понапрасну, — язвительно заметил Ле Гуин. — У нас ведь еще чертовски долгий путь впереди.
Клодас лишь шмыгнул носом и молча кивнул в ответ. Ле Гуин сразу пожалел, что так сурово обошелся с младшим офицером, ведь утрата стального коня — а он это хорошо знал — для танкиста равносильна потере лучшего друга, брата, родителя и верного пса, вместе взятых. Танкисты жили в своей машине, сражались в ней, из нее они убивали врагов, а в минуты опасности только на нее была последняя надежда. Как правило, они чувствовали себя в неоплатном долгу перед своим стальным другом и, даже зная его слабые места, никогда не сомневались в его колоссальных возможностях. Оставить свой родной танк вот так, на обочине дороги в пустыне, должно было им казаться почти что преступлением.
Кроме того, просто как образцы военной технологии, эти танки были бесценны. Из тех подлинных, оригинальных моделей прежних времен в боевом строю осталось всего лишь несколько единиц. Великие миры, славные своим кузнечным промыслом, конечно, производили бронемашины современного типа, причем так быстро, как только были способны, но оружейное искусство далекого прошлого казалось теперь уже безвозвратно утраченным в силу того, что технические секреты, обычно никем не записываемые и передаваемые от мастера к мастеру, со временем неизбежно забывались. Ле Гуин на собственном горьком опыте убедился, что уже никто на мирах-кузницах не может изготовить сдвоенную лазерную пушку для истребителя танков.
«Ярость Пардуса» принадлежала к одному из восьми типов старейших тяжелых танков «Лемана Расе», каждый из которых в течение долгих двадцати трех столетий заботливо поддерживался в состоянии боевой готовности. Даже в том плачевном состоянии, в каком он находился теперь, когда у него заело подшипники и полностью выгорело топливо, он все равно заслуживал того, чтобы его вытащили из песка и отбуксировали для последующей эвакуации и ремонта.
Но по многим причинам это никак не могло произойти. Не было времени, не было необходимых ресурсов, а если бы отступающая группировка задержалась тут подольше, то и в живых, вероятно, никого не осталось бы.
Ле Гуин оглянулся назад, пытаясь разглядеть сквозь дрожащий от невыносимой жары воздух и поднимаемые техникой тучи песка и пыли, где заканчивается вьющаяся по выжженной равнине колонна людей и машин. Находясь долгие часы под немилосердно палящим солнцем, она тем не менее неуклонно продвигалась к своей цели. Каждые десять секунд мимо него с грохотом проходил еще один танк или бронетранспортер, выбрасывая из-под гусениц пыльные облака грязного песка и гравия. Ле Гуин невольно скашивал глаза, провожая взглядом каждую машину. Отступающая колонна растянулась так далеко, насколько хватало взгляда, а ведь это была лишь одна сотая, а может, и того меньше, от всех тех разрозненных частей, что теперь отчаянно стремились пробраться через опаленные солнцем равнины и песчаные дюны северо-западного предгорья. Такая вот судьба была уготована великой «наземной армаде» лорд-милитанта Хьюмела — освобождая Энозис, почти достичь Ворот Ульев Тринити, чтобы затем бесславно повернуть назад, уступая свирепой ярости армий Архене-ми, внезапно получивших подкрепление.
Жалкие обломки «Ярости Пардуса» показались Ле Гуину вполне подходящим символом для всего этого катастрофического отступления — сильное, гордое животное доисторических времен погибло в неравной борьбе с неблагоприятным климатом и новыми, доселе неизвестными врагами, и теперь его останки, брошенные гнить в зыбучих песках, возможно, будут обнаружены лишь археологами грядущих эпох, которые с удивлением извлекут из земли его иссохшие кости.
Ле Гуин посмотрел на север, куда, вздымая облака пыли, уже проследовали машины, идущие в авангарде колонны. Измученные невыносимой жарой, люди, вода которым была так же необходима для движения, как горючее — машинам, брели, еле переставляя ноги, вслед за медленно ползущим транспортом. Некоторым удавалось вскочить на броню проезжающей мимо техники, где кто-то затем удобно устраивался на надгусеничных крыльях, а кто-то, принимая немыслимые позы, плотно прижимался к башенной обшивке. Даже нескольких километров пути не обходилось без помощи аварийных команд «Атласа», которые то чинили какой-нибудь вышедший из строя бронетранспортер, то выкапывали или вытягивали на буксире из вязкого песка какой-нибудь танк… Случай с «Яростью» был далеко не первым, и отступающие войска уже давно начали оставлять свою бронетехнику на обочине. От самых Ульев Тринити весь этот злосчастный путь был теперь отмечен покореженными каркасами боевых машин, вышедших из строя по дороге.
Вышедших или выведенных из строя. За все это время Архенеми ни дня не давал им возможности отступать без помех.
Клодас махнул флажком, дав сигнал проезжающему вездеходу остановиться, и тут же вся его команда выстроилась в живую цепь, готовая приступить к переносу с «Завоевателя» всего, что только можно было спасти.
— Не задерживайтесь слишком долго, — предупредил его Ле Гуин.
Он пошел обратно к своему собственному стальному коню, попутно отирая мокрый от испарины лоб, после чего его рука стала черной от налипающей пыли. Подходя к машине, Ле Гуин бросил взгляд в безжалостное к отступающим раскаленное небо пустыни. Откуда ждать следующей атаки? С воздуха? Или, как докладывали по воксу командиры идущих в арьергарде машин, сухопутные силы противника уже наступают им на пятки?
«Линия смерти» спокойно дожидалась своего командира. Взбираясь на нее, Ле Гуин не удержался и несколько раз дружески похлопал ее по бронированной обшивке, несмотря на то что перегретый на солнце металл больно обжигал ему ладони. «Линия» была штурмовым танком модели «Искоренитель» с ходовой частью того же типа, что и у «Завоевателя». Две ее башенные автоматические пушки могли накрыть своим скорострельным огнем поразительно обширную площадь. Хотя танк и был окрашен в бледно-красный цвет песка пустыни, тонкий слой краски под палящим солнцем постепенно истерся, и во многих местах появились пятна хромированного металла. Его имя красовалось на щите башни, а название дивизии — «Пардус», Восьмая бронетанковая, — было выбито над спонсонами, рядом с эмблемой имперского двуглавого орла.