Уравнитель О'Бау.
С тех напряженных часов в зале суда Руперт еще несколько раз видел этого монстра. И в каждом случае — дважды в «Русалке», однажды в «Верховой Кобыле» и еще один раз в «Большом Орле» — О'Бау наглядно демонстрировал, каким образом двадцатиоднолетний красивый мичман может превратиться в обугленную отбивную.
Триумф всегда оставался в стороне от подобных демонстраций. Он слишком хорошо помнил те синие глаза, покрытую ямами опухшую рожу и труп Пайкера, лежащий на столе в морге.
Руперт часто размышлял, как громила приобрел такое количество шрамов. Словно кто-то выжег ему все лицо раскаленной добела сковородой. Иногда Триумфу очень хотелось пожать этому храбрецу руку, хотя он и был уверен, что для исполнения этого ему придется общаться с мертвецом.
Глаза морехода привыкли к утреннему мраку, и он больше не натыкался на вещи. Пистолет-кинжал удобно лежал в руке. Руперт внимательно смотрел по сторонам, уверенно распознавая вот эту декорацию, фонарную стойку, висящие тросы лебедки…
И огромный силуэт.
Удар пришелся неожиданно и сбил Триумфа с ног. Со сдавленным криком он пролетел спиной сквозь фанерный замок Дунсинан, в груди стало горячо от боли.
Какое-то время Руперт лежал неподвижно, думая, что уже умер.
Но нет. Он пополз по разбитому в щепки дереву и оседающей пыли, нащупывая пистолет. Тело болело совершенно неописуемо.
Уравнитель О'Бау тоже никуда не делся.
— Вор-французик! — прошипел голос, который мог исходить только из поврежденных перекошенных губ.
— Что за… почему? — умудрился произнести Триумф, каждый вдох, каждое слово оборачивались мукой.
Нечто массивное, раздвигая руины декораций, подошло ближе.
— Это работа, — презрительно сказало оно.
Рука размером с якорь боевого корабля взяла его за воротник и рывком подняла в воздух. Мягко покачиваясь, Триумф оказался лицом к лицу с синими обжигающими углями. Не с лицом и не со шрамами.
Было все еще слишком темно, но глаза сапфирами горели во мраке.
— Ты… — В течение долгой паузы память О'Бау щелкала, пытаясь отыскать нужное имя. — Ты… Луи Седарн?
— Нет, — ответил Руперт Триумф. Говорить правду всегда легко и приятно.
— О! — призадумался бесформенный монстр, опять замолчав. От него несло пивом. — В этом случае я извиняюсь за то, что вверил моему топору удар по вашей персоне. Я разбираюсь в тех, кого убиваю.
— О, это прекрасно, — ответил мореход, чувствуя явный привкус крови во рту.
— Я ищу Луи Седарна, которого назначен убить, — продолжил О'Бау, даже не собираясь ставить собеседника на землю. — Вы подходите его предписанию, а потому я сделал невод, что вы — это он.
— Я — не он, — сказал Триумф и тяжело рухнул на пол, отбив колени и локти.
— Прошу прощения, — сказал громила и ушел.
Руперт довольно долго лежал, не имея сил подняться, стараясь восстановить дыхание и заглушить боль. Он схватился за грудь, чувствуя острые завитки кольчуги, открытой ударом топора. Усиленный камзол Кью спас его от худшего из холодных орудий.
— Так где он может быть? — неожиданно гаркнул О'Бау в ухо Руперта.
— Без понятия, — ответил тот, окаменев.
— Я легко могу прикончить вас за отказ сотрудничать.
— А почему вы хотите его убить? Мне он показался довольно приятным парнем.
— Вполне возможно, вполне возможно. Тем не менее мне наказали его убить.
— Ай-яй-яй! — посочувствовал Триумф.
Трясущимся пальцем он медленно взвел курок пистолета, встроенного в кинжал.
— Да, неловко получается, — продолжил О'Бау. — У вас есть какие-нибудь сор и брожения, где я могу найти его место, пол и сожаление?
— Да он прямо перед тобой, уродливая тварь! — заорал Триумф, ткнув кинжалом в великана и нажав на курок. Раздался сухонький щелчок. — Твою же мать! — воскликнул сэр Руперт, взводя курок заново.
На него готовилась рухнуть лавина.
Взрыв, оглушающий из-за узкого пространства между двумя борющимися телами, прозвучал, как залп салюта.
Триумф отпрыгнул назад из хватки монстра и рванул прямо сквозь вещевой хаос, царивший за сценой. Он ударился лбом о качающееся колесо и содрал кожу о сигнальный фонарь.
Руперт обежал циклораму и с ходу вписался в лестницу, ведущую на галерку. Вот только Уравнитель двигался еще быстрее.
Мореход покатился вниз, борясь и пинаясь, но понимая, что все его усилия напрасны. О'Бау весил больше трех сотен фунтов. Кулак вонзился в челюсть Триумфа, голова ударилась о ступеньку. В дюйме от левого уха врубился в дерево массивный топор. Руперт махнул кинжалом, вспомнив, что его алмазное лезвие «может прорезать все на свете». Прорезало оно только воздух. Лапа, похожая на медвежью, схватила лютниста за кисть, вывернула ее и ударила руку о ступеньки за головой Триумфа. От боли пальцы разжались, и оружие отлетело прочь.
Руперт посмотрел в отвратительное лицо человека, собирающегося убить его, и, собравшись с последними силами, ударил ладонью в заклейменную рожу. Большинство пальцев случайно попали в ощерившийся рот О'Бау, и тот решил демонстративно их укусить.
Неожиданно раздались мощный хлопок, треск дерева и жалобный музыкальный всхлип, как будто взорвался ящик со струнами.
На Триумфа внезапно рухнули три сотни фунтов мертвого груза.
Он с трудом выбрался из-под тела О'Бау, которое поверженным титаном растянулось на ступенях. Над ним стояли Долл с совершенно безумным лицом пепельного цвета и ваш покорный слуга Уилм Бивер с останками «Тэвисток Лютнекастера» в руках.
— Мне пришлось, — промямлил я, пожимая плечами и по-прежнему не отпуская обломков инструмента.
Не находя слов, Долл подняла Триумфа на ноги и прижала к себе.
— Надеюсь, ты был к ней не слишком привязан, — добавил я, кладя разбитую вдрызг лютню покоиться на лежащей лицом вниз туше О'Бау.
— К жизни я привязан сильнее, — сумел выдавить из себя Руперт, крепко обнимая актрису.
Он взглянул на свои руки и, не отпуская Долл, быстро пересчитал пальцы. Все десять оказались на месте. Камень в печатке свободно болтался на маленьких шарнирах.
— Вот те раз! — протянул Руперт. — Он проглотил мышьяк.
Я с недоверием уставился на кольцо:
— Значит, я ничего не сделал… в смысле, лютней… Я имею в виду… Ты не… ну что вот так…
— Спасибо. Несомненно, ты оказал неоценимую помощь своим вмешательством.
Я с довольным видом посмотрел на обнимающуюся парочку, а потом на моем лице отразилось отчасти понимание, а отчасти замешательство.
— Она назвала тебя Рупертом.