Наступила ночь бесконечного дня, начавшегося в Гастингс Глене. Они были менее чем в двадцати ярдах от конца второй и худшей из двух лесных дорог. Перед ними, скрытая густыми зарослями кустарника, лежала дорога 22. Они не видели дороги, но время от времени слышали шелест и шум пролетавших мимо автомашин и грузовиков. Ночь они провели в «виллисе», обнявшись, чтобы было теплее. И двинулись вновь в путь на следующее утро – вчерашнее утро – вскоре после пяти, когда дневной свет был всего лишь блеклой белой полоской на востоке.
Чарли – бледная, вялая, измученная – не спросила отца, что случится, если пикеты на дорогах передвинуты дальше на восток. Если пикеты передвинуты, их поймают, и на этом все кончится. Не вставал и вопрос о том, чтобы бросить «виллис». Чарли не могла идти, не мог идти и он.
Поэтому Энди выехал на шоссе, и весь этот октябрьский день они вертелись по второстепенным дорогам под белым небом, которое грозилось дождем, но так и не пролило его. Чарли много спала. Энди беспокоился, что она спит нездоровым сном, стараясь убежать от случившегося с ними, вместо того чтобы попытаться приспособиться к происшедшему.
Дважды останавливался он у придорожных кафе, покупал котлеты с жареным картофелем. Во второй раз он воспользовался пятидолларовой бумажкой, которую дал ему водитель фургона Джим Полсон. Мелочь из телефонов была почти израсходована. Он, вероятно, выронил часть монет из карманов в то сумасшедшее утро у Мэндерсов, но не мог этого вспомнить. Кое-что еще исчезло: за ночь ушли пугающие омертвелые пятна на лице. Он ничего не имел против их исчезновения.
Большая часть котлет и картофеля, купленных для Чарли, осталась несъеденной.
Прошлым вечером они остановились на площадке отдыха у шоссе через час после наступления темноты. Никого не было. Стояла осень, и сезон кочевь индейцев прошел до следующего года. Грубо сработанное объявление выжженными по дереву буквами гласило: «НОЧЕВКА ЗАПРЕЩЕНА, КОСТРОВ НЕ РАЗВОДИТЬ, ПРИВЯЖИТЕ СОБАКУ, МУСОР НЕ БРОСАТЬ – ШТРАФ – 500 ДОЛЛАРОВ».
– Тоже мне чистюли, – пробормотал Энди и проехал на «виллисе» в дальний конец усыпанной гравием площадки, к рощице на берегу узкого журчащего ручья. Они с Чарли вышли из машины и, не сговариваясь, направились к воде. Небо затянули облака. Но было не холодно. Звезды не просматривались, и ночь казалась очень темной. Присели, прислушались к говору ручейка. Он взял руку Чарли, тут она заплакала – громкие захлебывающиеся рыдания, казалось, готовы были разорвать ее. Он обнял ее и побаюкал.
– Чарли, – пробормотал он. – Чарли, Чарли, не надо. Не плачь.
– Пожалуйста, не заставляй меня делать это снова, папочка, – рыдала она. – Если ты прикажешь мне сделать это, я сделаю и потом убью себя, так что, пожалуйста... пожалуйста... никогда...
– Я люблю тебя, – шепнул он. – Успокойся и перестань болтать о самоубийстве. Это сумасшедшие разговоры.
– Нет, – сказала она. – Не разговоры. Обещай, папочка. Он долго думал и затем медленно произнес:
– Не знаю, смогу ли, Чарли. Но обещаю – постараюсь. Этого достаточно?
Ее тревожное молчание служило красноречивым ответом.
– Я тоже боюсь, – сказал он мягко. – Отцы тоже пугаются. Поверь мне.
Эту ночь они снова провели в кабине «виллиса». К шести утра – снова были в пути. Облака стали рассеиваться, и к десяти часам наступил безупречный день бабьего лета. Вскоре после пересечения границы штата Вермонт они увидели в садах людей, взбирающихся на лестницы, словно на мачты, и грузовики, наполненные плетеными корзинами с яблоками.
В одиннадцать тридцать они свернули с дороги 34 на узкую грунтовую дорогу с надписью «Частное владение», и Энди вздохнул с облегчением. Они добрались до Грэнтера Макги. Они были на месте.
Медленно проехали примерно полторы мили к озеру. Осенние листья, красные и золотые, перелетали через дорогу перед тупым носом джипа. Когда сквозь деревья засверкала вода, дорога раздвоилась. Поперек более узкой колеи висела тяжелая металлическая цепь, а на цепи – желтая табличка со ржавыми пятнами: «ПРОХОДА НЕТ ПО УКАЗАНИЮ ШЕРИФА ОКРУГА». Большая часть ржавых пятен образовалась вокруг шести или восьми углублений в металле, и Энди предположил, что летом какой-то отдыхавший здесь парнишка в течение нескольких минут развеивал скуку, хлопая по табличке из револьвера 22-го калибра. Но это было давным-давно.
Он вылез из «виллиса», достал из кармана кольцо с ключами. На кольце висела бирка из кожи с почти стершимися его инициалами Э.МкГ. Этот кусочек кожи Вики подарила ему на рождество – рождество накануне рождения Чарли.
Он постоял какое-то мгновение перед цепью, глядя на кожаную бирку, затем на сами ключи. Их было около двух десятков. Забавная штука эти ключи: по ним, имеющим тенденцию скапливаться на кольце, можно проследить жизнь. Некоторые люди, безусловно более организованные, чем он, просто выбрасывали старые ключи; те же организованные люди каждые шесть месяцев имели привычку проверять и очищать свои бумажники. Энди никогда не делал ни того, ни другого.
Вот ключ, который открывал дверь в восточном крыле Принс Холла в Гаррисоне – там был его кабинет. Вот ключ от самого кабинета. От кабинета английского отделения. Вот ключ от дома в Гаррисоне, который он видел в последний раз в день, когда Контора убила его жену и похитила его дочь. Откуда еще два или три ключа, он даже не мог вспомнить. Да, ключи – забавная пйука.
Воспоминания затуманились. Внезапно он почувствовал, что скучает по Вики, тоскует по ней, как не тосковал с тех первых мрачных недель его бегства с Чарли. Он так устал, так напуган и переполнен гневом. Если бы он мог выстроить всех сотрудников
Конторы здесь, вдоль грэнтеровской дороги, и если бы кто-нибудь дал ему в руки автомат Томсона...
– Папочка? – забеспокоился голосок Чарли. – Не можешь найти ключ?
– Нашел, нашел, – сказал он. Маленький ключ от замка фирмы «Йейл», на котором он выцарапал своим карманным ножом Т.О, то есть Ташморское озеро, висел среди других. Последний раз они были здесь в год рождения Чарли, и теперь Энди пришлось немного пошевелить ключом, прежде чем заржавевший механизм сработал. Затем замок открылся, и Энди положил цепь на ковер из опавших листьев.
«Виллис» проехал по дорожке, и Энди вновь навесил замок на цепь. Он с удовольствием отметил, что дорога в плохом состоянии. Когда они приезжали сюда регулярно каждое лето, жили по три-четыре недели, он всегда находил пару дней, чтобы привести дорогу в порядок – доставал гравий с камнедробилки Сэма Мура и укладывал его в особенно разъезженные колеи, обрезал ветки кустарника и приглашал самого Сэма приезжать со старым дреггером разравнивать дорогу.
Другой, более широкий конец развилки вел к поселку из двух дюжин летних домиков и коттеджей, вытянувшемуся вдоль берега. Эти люди имели свою Дорожную ассоциацию, ежегодные сборы, августовские членские собрани и все такое прочее (хотя собрания членов по сути служили всего лишь поводом, чтобы хорошенько нагрузиться спиртным накануне Дня труда и закрыть еще один летний сезон). Зато на этом конце дороги владение Грэнтера было единственным, потому что Грэнтер скупил всю эту землю за сущий пустяк в разгар депрессии.