– Чарли поджигает?
– Да.
– Как вам удалось ее заставить?
– Кнут и пряник. Идея Рэйнберда. За первые два костра – выход на воздух. Теперь прогулки верхом. Рэйнберд считает, этого ей хватит на пару недель. – И повторил: – Хокстеттер на седьмом небе.
– Кто такой Рэйнберд? – спросил Энди, не подозревая, что задал самый важный вопрос.
За несколько минут, с пятого на десятое, Кэп обрисовал картину. Он рассказал Энди, что Рэйнберд, главный хиттер Конторы, сражался во Вьетнаме, где потерял один глаз («То-то мне снился одноглазый пират», – подумал Энди в каком-то оцепенении). Он рассказал Энди, что Рэйнберд руководил операцией по захвату его и Чарли на Ташморском озере. Рассказал про аварию и про то, как Рэйнберд по наитию нащупал верный способ подбить Чарли на участие в тестах. Наконец, рассказал, что Рэйнберд лично заинтересован в том, чтобы ему, когда система надувательства себ исчерпает, дали на откуп жизнь Чарли. Хотя голос Кэпа был лишен эмоций, он словно спешил все сказать. И вот умолк.
От каждой новой подробности Энди все больше охватывали ужас и ярость. К концу повествования его колотило. «Бедная моя Чарли, – стонало его сердце, – бедная, бедная Чарли».
Отпущенные ему десять минут были на исходе, а сколько оставалось невыясненного. Секунд сорок они просидели молча; со стороны могло показатьсся, что встретились два старинных приятеля, которые понимают друг друга без слов. В действительности же Энди лихорадочно искал выход.
– Капитан Холлистер, – нарушил он молчание.
– Да?
– Когда хоронят Пиншо?
– Послезавтра, – безучастно сказал Кэп.
– Мы едем. Вы и я. Вы меня поняли?
– Да, понял. Мы едем на похороны Пиншо.
– Я упросил вас. Узнав о смерти Пиншо, я был так потрясен, что разрыдался.
– Да, вы были так потрясены, что разрыдались.
– Для меня это был большой удар.
– Да, конечно.
– Мы поедем в вашей личной машине, никого, кроме нас. Сзади и спереди могут ехать ваши люди, могут быть мотоциклисты, если таков порядок, но мы едем вдвоем. Понятно?
– Ну да. Вполне понятно. Никого, кроме нас.
– И мы с вами обо всем поговорим. Это тоже понятно?
– Да, обо всем поговорим.
– Ваша машина прослушивается?
– Разумеется нет.
Энди дал ему, один за другим, несколько слабых посылов. Всякий раз Кэп дергался, и хотя Энди прекрасно понимал, что дело может кончитьс эхом, иного выхода не было.
– Мы поговорим о том, где находится Чарли. Поговорим о том, как устроить небольшой переполох в вашей лавочке, – вроде того, что случилс из-за аварии. И еще мы поговорим о том, как мне и Чарли отсюда выбраться. Понятно?
– Вы не должны убежать отсюда, – по-детски рассердился Кэп. – В сценарии этого нет.
– Теперь есть, – сказал Энди и подтолкнул.
– Ааааа! – взвыл Кэп.
– Вы меня поняли?
– Понял, понял, только больше не надо, больно!
– Этот Хокстеттер... он не будет возражать против моего присутстви на похоронах?
– Нет. Хокстеттер по уши занят девчонкой. Остальное его не волнует.
– Вот и хорошо. – На самом деле хорошего было мало. Все диктовалось отчаянием. – И последнее, капитан Холлистер. Вы забудете про этот наш разговор.
– Да, я про него забуду.
Черная лошадь вырвалась на волю. И понеслась. ВЫПУСТИТЕ И МЕНЯ, мелькнуло у Энди в подкорке. ВЫПУСТИТЕ И МЕНЯ. ЛОШАДЬ УЖЕ ВЫРВАЛАСЬ НА ВОЛЮ, И ЛЕСА ГОРЯТ. Тупая боль в мозгу накатывала волнами.
– Все, о чем я сказал сегодня, придет вам в голову само по себе.
– Да.
Взгляд Энди упал на стол, где лежала пачка салфеток. Он взял одну салфетку и приложил к глазам. Нет, он не плакал, но от головной боли начали слезиться глаза, и это было кстати.
– Я готов идти, – сказал он Кэпу.
И «отпустил» его. Кэп снова уставился на деревья в прострации. Мало-помалу кровь приливала к его щекам; он повернулся к Энди и увидел, что тот хлюпает носом и вытирает глаза салфеткой. Это даже не было театром.
– Как себя чувствует Энди? – спросил Кэп.
– Немного получше. Но вы же... вы же понимаете... услышать такое...
– Да-да, для вас это большой удар, – сказал Кэп. – Хотите кофе или еще чего-нибудь?
– Спасибо, не надо. Я хочу поскорее вернуться к себе.
– Спасибо.
Джон всегда ехал с ней рядом, но во сне Чарли ехала одна. Старший грум, Питер Дрэббл, приспособил для нее маленькое изящное английское седло, но во сне конь был неседланный. Они с Джоном ехали бок о бок по специальным дорожкам для верховой езды, что вплелись причудливым узором во владения Конторы, петляя среди рощиц из серебристых сосен, кружа вокруг пруда, и никогда дело не шло дальше легкого галопа, но во сне она мчалась на Некромансере во весь опор, быстрее и быстрее, и кругом был настоящий лес, а они неслись по просеке, и свет казался зеленым сквозь переплет ветвей над головой, и ее волосы относило ветром.
Она вцеплялась в гриву и, чувствуя, как играют мышцы под шелковистой кожей, шептала коню в ухо: быстрее... быстрее... быстрее.
Некромансер прибавлял. Его копыта прокатывались громом. Лес подступал со всех сторон, узкая просека врезалась в него тоннелем; за спиной можно было различить далекое потрескивание и (леса горят) легкий дымок. Где-то там пожар, ею устроенный пожар, но никакого чувства вины – лишь радостное возбуждение. Они уйдут от пожара. Для Некромансера нет ничего невозможного. Они вырвутся из лесного тоннеля. Уже брезжил просвет впереди.
– Быстрее. Быстрее.
Радостное возбуждение. Свобода. Ее ноги плавно переходят в бока Некромансера. Они составляют единое целое, как два металлических бруска, которые она сварила взглядом во время одного из тестов. Впереди показалс завал, гора валежника, белевшая подобно гигантской пирамиде из костей. Охваченная безумным порывом, она наддала Некромансеру босыми пятками, и он весь подобрался.
Толчок от земли – и вот они летят. Она обернулась назад, не выпуска гривы, и закричала – не от страха, просто потому, что не закричи она, и все, что ее переполняло, разорвало бы ее на части. СВОБОДНА, СВОБОДНА, СВОБОДНА... НЕКРОМАНСЕР, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.