– А что, если он и сделал это для того, чтобы вы подумали, будто поступить так может только женщина?
– Не слишком ли замысловато?
– Возможно. Но есть еще одна закавыка – я все никак не могу себе представить, как женщина могла испортить ваши тормоза.
Тормоза, тормоза, тормоза. Почему, в конце концов, он не забудет про эти чертовы тормоза? Да не было тут никакого злодейского умысла, а лишь неисправность. Несчастный случай.
– Вы шовинист, – выпалила она.
– Я реалист.
Клаудия, несмотря на свою разраженность, по этому пункту возражать не стала. Действительно, эти тормоза.
– Кое в чем вы, вероятно, и правы. Я действительно не знаю, что произошло на самом деле. Но скажите, разве Адель не могла попросить какого-нибудь мужчину сделать за нее грязную работу? Ведь она, кстати, первый человек, о котором вы подумали.
– Речь шла о фотографии, подброшенной в парашют, а не о тормозах. Конечно, она была в бешенстве, но я знаю, что на меня она злилась ничуть не меньше, чем на Тони или на вас. Я, беспокоясь о будущем бэби, отстранил ее от работы. Она считала, что последние недели была заброшена и чертовски одинока. Кстати, когда кромсали ваше платье, она мирно сидела дома и смотрела по телевизору шоу, в котором мы с вами дурачились. – Она, выгнув брови, вопросительно посмотрела на него, а он лишь пожал плечами. – Я это точно знаю. И потом, если бы это сделала Адель, я бы решил, что она нуждается в неотложной психиатрической помощи.
– Тот, кто все это затеял, тоже, как видно, нуждается в неотложной психиатрической помощи.
– Клаудия, еще раз хорошенько подумайте. Вы в самом деле не представляете, кто это может быть?
– Если бы я знала, то давно уже сказала бы.
– Как знать. Первое письмо вы вообще не восприняли всерьез. Даже не заявили о нем в полицию. Вы уверены, что это не кто-то из вашего ближайшего окружения?
– А вы полагаете, что это работа одного из моих отвергнутых любовников?
– Я этого не говорил.
– Нет, не говорили, но я уверена, что имели в виду.
– Ну, не без того. – уступил он. – Но вы лучше меня можете знать, кто за этим стоит. Вы заняты в развлекательном бизнесе. Люди там непостоянные.
– Это что, факт?
– Не принимайте на свой счет, Клаудия.
– Я не допускаю мысли, что хоть один из знакомых мне людей желает мне зла. Да и живу я так, что врагам у меня заводиться не с чего. А что касается любовников, так побольше читайте желтой прессы, еще и не то узнаете. – Она мрачно усмехнулась. – Полистайте завтра бульварные газетенки и поймете, что я имею в виду. – Когда он посигналил и медленно свернул с главной трассы, она осмотрелась. – Куда это мы едем? Разве это дорога на Лондон?
Он взглянул в зеркало заднего обзора.
– Маршрут иногда полезно менять; смотрите, какой здесь живописный вид.
Подумать только! Живописный вид!
Клаудия уставилась на него во все глаза, по спине у нее пробежали мурашки, она явно ждала от него объяснений.
– Я знаю тут один паб, куда нам стоит заехать, тем более что сейчас время ленча, – быстро проговорил он.
– Я поняла, вы решили проверить, не преследуют ли нас.
Он не отрицал этого, и она нервно посмотрела назад, но дорога была заполнена обычным воскресным транспортом.
– Не думаю, Клаудия, что вам стоит опасаться этих семейных экипажей с тюками на багажных решетках и салонами, набитыми ребятишками.
– Я и не сказала, что чего-то боюсь. Чего мне бояться, кроме самой себя? Нельзя давать волю подозрительности, не так ли? – Она как-то неопределенно посмотрела на него и вдруг очень жалобно проговорила: – Вся эта история сделала мою жизнь просто несносной.
– Ничего удивительного.
Спасибо, утешил. Но она решила не поддаваться страхам.
– Хорошо, я отказываюсь быть несчастной. А в настоящий момент я только рискую помереть от голода, что может произойти гораздо скорее, чем меня соберется прикончить мой жестокий безымянный злодейчик. Далеко этот ваш паб?
– Надо было пораньше встать, тогда вы получили бы завтрак, – благодушно проворчал он, вновь посмотрев в зеркало.
– Вы, Мак, наверное, забыли, что я вчера работала до одиннадцати вечера.
– Я тоже.
Он тоже, это правда. А встал задолго до того, как проснулась она. На какую-то минуту она устыдилась, но не слишком.
– Вы могли этого и не делать. Я не просила вас спозаранку натягивать кольчугу и скакать галопом, чтобы спасать меня, словно какой-то новоявленный Галаад. [4]
– Так вы, Клаудия, меня ни о чем не просили? А мне показалось, что просили. Значит, я ошибся. Извините.
От его вежливого возражения щеки ее вспыхнули. Вчера вечером она, конечно, вызывала не его, а просто водителя, но сейчас вспомнила, что испытала облегчение, увидев, что приехал именно он, и он наверняка это заметил.
– Я была уверена, что приедет водитель, – проворчала она. – А насчет того, что я не встала к завтраку, так пусть вам будет известно, что Физз испугалась бы, увидев меня выходящей из спальни до воскресного ленча.
– Да? – сказал он, сворачивая на проселочную дорогу. – А ведь вы с ней очень разные, не так ли?
– Вы имеете в виду, что она добрая, вежливая и приветливая, а у меня язык что помело, метет, как говорится, направо и налево, не разбирая своих и чужих.
– Заметьте, вы сами это сказали.
Мак продолжал посматривать в зеркало заднего обзора. Проехав еще немного, он неожиданно развернулся и задним ходом съехал с дороги под шатер раскидистых деревьев. Здесь он выключил мотор, и машина окончательно затихла, дав им возможность услышать возобновившееся птичье пение, прерванное появлением столь шумных чужаков.
– Ну? – прошептала Клаудия, какое-то время сидевшая, затаив дыхание, в тревожном ожидании, не появится ли следом за ними какая-нибудь подозрительная машина. – Нас преследовали?
Он не торопился с ответом, и она вопросительно посмотрела на него. В отличие от нее он был совершенно спокоен, откинул голову на подголовник и даже прикрыл глаза.
– Почему мы остановились? – настороженно спросила она.
– Я должен подумать.
– Подумать? А что, разве нельзя одновременно думать и крутить баранку?
– Смотря о чем думать. – Наконец он открыл глаза и повернулся к ней.
– У меня возникла идея, которая и потребовала всего моего внимания. И это, кажется, превосходная идея, надеюсь, вы согласитесь со мной, когда я сообщу вам о ней.