Она хочет просто пожать ему руку? После того, что было между ними прошлой ночью? Он не мог поверить. Но взял ее руку, потому что это давало ему последний шанс прикоснуться к ней и этим прикосновением передать ей свои чувства. Но она казалась уже такой отдалившейся, такой чужой. Тогда он наклонился и поцеловал ее в щеку.
– Вы не должны винить себя, Клаудия. Ни в чем.
– Габриел, я никогда не забуду того, что вы для меня сделали. Верьте мне. Надеюсь в один прекрасный день…
Она надеялась, что в один прекрасный день он встретит новую любовь, найдет свое счастье, но на нее он рассчитывать не должен, она хорошо к нему относится, но любить… Она подалась назад, и на лице ее появилась улыбка явно искусственного происхождения.
– Прощайте, Габриел. Вспомните, как выпрыгивают из самолета.
Ему хотелось схватить ее, заставить посмотреть ему в глаза, пока он будет говорить ей, как сильно любит, как хочет любить ее всегда. Но он понимал, что она всего этого просто не желает знать. А она, слегка помахав ему пальцами, повернулась и ушла.
– Прощай, любовь моя, – тихо проговорил он. Клаудия не могла слышать его слов. Она уже была в конце коридора, голову держала высоко, в обычной манере звезды, идущей мимо глазеющих на нее людей. И вот она свернула за угол и скрылась из виду. Какую-то минуту Мак стоял на том же месте, затем, не в силах переносить сердечную муку, пошел за ней следом, даже побежал, и успел увидеть, как она выходит из дверей больницы и направляется к машине отца, стоящей на парковочной площадке больницы. Но здесь он замер. Его остановило присутствие вездесущих газетчиков, несомненно слетевшихся сюда на запах жареного. В больницу, конечно, их не пустили, но теперь, когда появилась Клаудия, они окружили ее, что-то спрашивали и снимали, а она, улыбаясь, задержалась возле автомобиля и даже рассмеялась шутке, сказанной кем-то из назойливой репортерской братии.
Вот, он все еще может видеть ее, думал Мак, но как она далека. Она вернулась в свой собственный мир. Он допускал, что так может случиться. Но не знал, как мучительно будет отпускать ее, какое это причинит ему страдание. Он подошел поближе и услышал ее ясный голос:
– С Джоанной все в порядке, пара синяков и легкий испуг. В следующем сезоне она будет играть Аманду в «Частной жизни». Мы сделаем на этом хорошие сборы.
– А чем вы сами займетесь, Клаудия? – спросил один из газетчиков.
– Буду развлекаться, что же еще? – легко ответила она и, впархивая в отцовский «даймлер», послала им воздушный поцелуй.
Клаудия Бьюмонт. Ее имя не переставало звучать в его мозгу. Он все еще ощущал ее запах. Она стала его непреходящей мукой. До того, как встретить ее, он считал, что Клаудия Бьюмонт обыкновенная куколка, легкомысленная и почти наверняка безнравственная. Теперь он знает, как сильно ошибался, ошибался по всем пунктам. Он полюбил ее такую настоящую, живую, очаровательную, такую доверчивую. Кто бы еще мог предложить свою помощь девушке, которая столько сделала, чтобы запугать ее и навредить ей, девушке, которая готова была даже изувечить ее?
Он нахмурился. Надо было все-таки настоять на разговоре с Джоанной. Он обязан был настоять на этом разговоре хотя бы для того, чтобы выяснить, кто тот человек, который следил за квартирой Клаудии, пока сама Джоанна портила театральный костюм и писала подметные письма. Нет, здесь есть что-то еще, что он упустил. Но что? Габриел потер лоб. Что-то еще… Но он так долго не спал, что соображал с трудом. Может быть, на свежую голову.
Размышления его прервал зуммер радиотелефона.
– Да? – вяло отозвался он.
– Мак. Мне нужна помощь. – Звонила Адель, и панические нотки в ее голосе выбросили в его кровь такую порцию адреналина, что он сразу же забыл об усталости. – У меня начинаются схватки, а Тони полетел в Кардифф. Я звонила туда, но что-то со связью.
– Где ты?
– На аэродроме.
– Идиотка!
– Спасибо, я тоже тебя люблю. Но кто-то должен был находиться здесь, пока ты водишь мисс Бьюмонт за ее хорошенькую, беленькую…
Она резко замолчала.
– Адель!
– Ох! Прости, Мак, меня опять прихватило. Слушай, все происходит гораздо быстрее, чем я ожидала. Я вызвала «скорую», но…
– Я встречу тебя в больнице.
– Прости, что огорчу, но я вовсе не тебя хотела бы в такие минуты иметь рядом. Мне нужен Тони. Сейчас… – Речь ее прервалась очередным болезненным стоном. – Ох о-о-ох! Мак! Сделай что-нибудь!
– Скрести ноги и терпи, дорогая. Я попробую что-нибудь для тебя сделать.
– Клаудия, ты уверена, что приняла правильное решение? – спросил Эдвард Бьюмонт, когда они покидали больничную парковочную площадку.
– Да, папа, уверена. Джоанна поживет у меня. И я не изменю своего решения.
– Я имел в виду не Джоанну. Мой вопрос относился к Габриелу Макинтайру. – Она повернулась и внимательно посмотрела на отца. – Он кажется… кажется, влюблен в тебя. – Она не ответила, и он продолжил: – Он ведь герой, ты знаешь. Настоящий герой. Он награжден медалью за операцию в Персидском заливе.
Клаудия не слишком удивилась услышанному, но все же, просто из вежливости, спросила:
– В самом деле? А откуда тебе известно?
– Вчера прочитал в газете. Ваше небольшое непредвиденное осложнение в некоем ресторане вызвало целую сенсацию. Писаки, как всегда, потрудились на славу.
Клаудия издала легкий стон.
– О-о-о, вот еще напасть! Я и забыла об этом.
– Они столько понаписали. И относительно его покойной супруги, Дженни Кэллиндер, тоже. Кажется, она была альпинисткой. Я думал, ты знаешь.
– Да, он мне рассказывал.
И после того как он рассказал ей об этом, он еще имел терпение выслушивать ее болтовню о мелких детских обидах, утешил ее в постели, когда увидел, что она в этом нуждается, причем сделал это так, будто она единственная в мире женщина. Сердце Клаудии учащенно забилось от мысли, что он наверняка и жизнью рискнул бы, чтобы защитить ее в минуту опасности.
– Он хороший человек, Клаудия. Люк проверял. Клаудия уставилась на отца.
– Люк что?
Эдвард пожал плечами.
– Ну, Мак обещал ему охранять тебя, но Люк ведь ничего о нем не знал, вот и навел кое-какие справки.
– Уж кто-то, а Габриел не способен причинить мне зло, папа.
Клаудия откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. И она не способна причинить ему зло. Она поступила наилучшим для него образом. Для него, но не для себя.
– Знаешь, – задумчиво проговорила она, – он настоящий рыцарь без страха и упрека, о каком женщины в наши дни могут только мечтать. А видел бы ты, как он умеет владеть собой!
– Да, жалко.
– Что?
– Я говорю, жалко. Надеюсь, он сообразит, как ему завоевать тебя. Он первый из всех, кого я встречал, который, кажется, способен удержать тебя в узде.