Солнце находилось в таком положении, при котором любая вспышка фотокамеры была бы заметна. Впрочем, Кэл не думал, что папарацци настолько глупы. Единственным очагом активности была пристань, где рыбаки готовили свои лодки к выходу в море.
Окидывая взглядом панораму, он видел лишь мирный городок, готовящийся к началу нового дня. Он позволил себе проникнуться этой картиной так же, как высохшая земля впитывает капли влаги.
Его дед в детстве стоял на этом же месте и смотрел на реку, город, пустыню за ним, уверенный в том, что каждая капля воды, каждая песчинка будет однажды принадлежать ему.
Вот только Аллах распорядился иначе. Его дед последовал голосу сердца, а не разума и в результате был объявлен недостойным. Кэл хорошо усвоил урок.
Допив чай, он пошел обратно. Воробьи, клевавшие нетронутый круассан, улетели при его приближении. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Роуз спит.
Только сейчас, когда солнце поднялось высоко и его яркий свет залил веранду, Калил заметил лиловые круги у нее под глазами. Долгий утомительный перелет и бессонная ночь взяли свое.
Вместо того чтобы ее разбудить, он наклонился и просунул руку под ее согнутые колени. Она вздохнула.
— Тише, — сказал Кэл, положив ее руку себе на плечи. — Держитесь.
Должно быть, Роуз его услышала, потому что обвила рукой его шею и уткнулась лицом в его плечо.
Неся ее в дом Люси и Хэна, Кэл обнаружил, что она вовсе не такая легкая, какой кажется. Не воздушный ангел, а живая женщина из плоти и крови.
Огромные двери были распахнуты настежь, и он во шел внутрь. Навстречу ему бросилась небольшая группа женщин. Выражая свое неодобрение, они окружили его у двери в спальню, предназначенную для гостьи.
— Разойдитесь, или я ее уроню, — сердито бросил он.
Служанки, негодуя, расступились, и Кэл вошел в спальню. Женщины последовали за ним. Он жестом велел им разобрать постель, и они бросились выполнять его приказ.
Положив Роуз на кровать, он снял с нее туфли и уже собирался расстегнуть пуговицу на ее брюках, чтобы ей было удобнее, как в комнате воцарилась тишина.
Обернувшись, он увидел потрясение на лицах женщин и, опомнившись, сделал шаг назад.
Это не Лондон, не Париж и не Нью-Йорк. Здесь мужчина не имеет права раздевать женщину, если не является ее мужем. Ему не следовало даже входить в ее комнату.
— Позаботьтесь о ней, — произнес Кэл властным тоном, которым гордился бы его дед. «Должно быть, это место взывает к моим генам», — подумал он, оставляя Роуз на попечение служанок и закрывая за собой дверь. — Когда она проснется, сделайте ей массаж, — обратился он к пожилой женщине, караулившей снаружи.
— Будет сделано, sidi.
Господин…
— Не называйте меня так.
— Не желаете вернуть свой титул, шейх? — спросила она, не испытывая перед ним ни капли страха. — Ваш дед хотел быть эмиром.
Кэл обернулся и пристально посмотрел на нее.
— Вы его знали?
— Да, в детстве и в юности. До того, как он совершил глупость.
Кэл сел напротив женщины по-турецки.
— Здесь? Вы его знали, когда он жил здесь?
— Да. В Румайлла. В Умм-аль-Сама. — Она покачала головой. — Он был упрям, как его отец. Если чего-то хотел, то непременно добивался. — Она соединила ладони вместе. Этот жест Кэл видел много раз. Он означал, что тема закрыта. — Вы на него похожи, если не считать отсутствия у вас бороды. Мужчине следует носить бороду.
Кэл потер подбородок, слегка шершавый от пробивающейся щетины. Раньше он носил бороду, поскольку ее отсутствие у мужчины расценивалось здесь как неуважение к традициям и преклонение перед Западом. Он не хотел давать эмиру лишний повод в нем сомневаться.
— У моего деда сейчас тоже нет бороды, — сказал он.
Отсутствие волос на голове вследствие химиотерапии не беспокоило старика так, как потеря этого символа мужественности, и Кэл сбрил свою бороду в знак солидарности. Без нее он поначалу чувствовал себя странно, но затем привык.
— Говорят, он умирает, — произнесла женщина.
Кэл не стал спрашивать, кто ей об этом сказал. Слухи распространялись в гареме с бешеной скоростью.
— Но он по-прежнему очень упрям. Говорит, он сможет умереть только в этом месте, которое до сих пор считает своим домом.
Она кивнула и потрепала его по руке.
— Вы тоже упрямы. Вы вернете его домой, insh' Allah. Это ваша судьба.
— Кто вы? — спросил Кэл. У него внезапно возникло чувство, будто он только что выставил себя полным идиотом.
— Я Дена. Меня нашли вон там. — Она махнула рукой, и золотые браслеты зазвенели на тонком запястье. — Ваша прабабушка взяла меня к себе домой и сделала своей дочерью.
Какой стыд! Эта женщина — приемная дочь Хати-ба, а он разговаривал с ней как со служанкой.
Он рос на рассказах деда о его семье и этой стране, старательно учил язык, который забыл его отец. Но видимо, ему еще многое предстоит узнать.
Поднявшись, Кэл вежливо поклонился Дене:
— Мои глубочайшие извинения, sitti.
— Вы также унаследовали его обаяние. Когда увидите его, скажите, что сестра Дена вспоминает о нем с нежностью. — Она махнула рукой. — Идите. Я пригляжу за вашей дамой, пока она спит.
«Моей дамой…»
Слова Дены повторялись у него в голове, когда он стоял под душем. Они пробуждали воспоминания о теплых, мягких губах Роуз, которые ответили на его поцелуй. При воспоминании об этом по его телу прокатилась волна тепла.
«Ты хочешь, чтобы я ее защищал или занимался с ней любовью?»
Люси не ответила на его вопрос, но у него в любом случае нет выбора. Он несвободен.
Закрыв кран с горячей водой, он подставил лицо ледяным струям и стоял так до тех пор, пока не продрог до костей.
Лидия медленно возвращалась к реальности. Сначала она испытала ощущение блаженства и уюта среди гладких ароматных простыней и подушек.
Затем ее веки задрожали от яркого света, проникающего сквозь полуприкрытые ставни.
Открыв глаза, она перевернулась на спину и окинула взглядом белые стены с пляшущими тенями и высокий потолок из кедровой древесины.
Это был не сон.
— Баб-эль-Сама, — произнесла она вслух, смакуя красивое название. Ворота рая. Marhaba… Добро пожаловать. Калил аль-Заки… Беда.
— Вы проснулись, sitti?
«Что?»
Она резко дернулась вперед. На полу перед высокими резными дверями сидела по-турецки женщина в просторном черном одеянии, прикрывающем голову. Поднявшись, она грациозно поклонилась Лидии: