— Уж извините. Не помню. Я с такими бумагами дела никогда не имела, скажите спасибо, что запомнила вообще, как этот документ называется.
— Да, действительно, я требую невозможного, — мне показалось, что Эрик произнес это предложение снисходительным тоном.
Я тут же разозлилась, такой уж у меня характер. Подумаешь, не разбираюсь я в бухгалтерских документах! Почему надо сразу считать меня неполноценным человеком?
— Видите ли, — начала я неестественно спокойно, — сфера моей деятельности лежит достаточно Далеко от всяческих платежных поручений. Может быть, удобнее всего вам было пригласить своего бухгалтера, она бы сразу определила, что к чему.
— Бухгалтер у меня не она, а он, — ответил Эрик тоже очень спокойно. — А в какой сфере деятельности лежат ваши интересы?
Злость моя прошла, и я рассказала ему про Бельмона. Никому из мужей и вообще из всех знакомых не рассказывала, а ему рассказала. Не представляю, зачем я это сделала.
А потом Эрик рассказал мне, что он — представитель в России одной очень крупной немецкой компании, что хозяин компании — замечательный человек и его, Эрика, друг.
Он немолод, овдовел несколько лет назад и на старости лет, когда до встречи с Богом, как он сам выражается, осталось уже немного времени, решил заняться благотворительностью. Он основал в Германии благотворительный фонд имени Ульриха Майера, а здесь, в России, находится отделение этого фонда, которое он, Эрик, возглавляет.
— А кто такой Ульрих Майер? — вклинилась я.
— Это немецкий врач начала века, крупный онколог.
У меня на языке вертелось множество вопросов, но что-то заставило меня замолчать.
Эрик походил по комнате, выглядел он очень обеспокоенным.
— Послушайте, с моей стороны это полнейшее свинство, но не могли бы вы завтра снова повторить этот эксперимент?
— Что? — Я вскочила на ноги. — Вы не шутите? Вы считаете, что каждый день печатаете одно и то же платежное поручение?
Эрик выглядел смущенным и растерянным, но смотрел твердо:
— Надо выяснить с этим раз и навсегда!
Я внезапно подумала, каких трудов ему стоит обращаться ко мне с такой просьбой, и согласилась.
— Тогда.., вы уж постарайтесь запомнить, что же я там печатаю.., содержание документа. Хотя, конечно, маловероятно, что я в бессознательном состоянии делаю нечто разумное, а тем более — одно и то же. Черт, как некстати все! — Он вскочил на ноги и схватился за голову.
— Неприятности всегда некстати, — осторожно сказала я, — от них не застрахуешься.
— Вы думаете?
— Точно знаю. Так что не мучайте себя бесполезными догадками, давайте лучше пить чай.
Опять я раскрыла тетрадку Валентина Сергеевича. Так, написано, что синий «форд» следил за ним еще раньше, до аварии. И потом Валентин Сергеевич видел его из окна.
Какая-то преступная группа его преследовала, очень детально описан главарь — длинные волосы, близко посаженные глаза… Не сказано только из-за чего бандитам преследовать приличного человека, академика…
Никогда он ни в каком криминале не был замешан, уж в этом я уверена.
Дальше про маму, это мы сейчас пропустим и вот, единственное предложение, «Им никогда не найти…». Не найти чего?
Все, хватит прятать голову под крыло. Про синий «форд» — все правда, видела я вчера и синий «форд», и таинственного Дж. М. «Дом, который построил Джек» — тоже существует.
Что там дальше в стишке?
«А вот человек одинокий и старый» — был человек, это Валентин Сергеевич; «Который гуляет с псом этим парой», — все верно, гуляли они; «Который совсем не имеет хвоста», — уж это точно, с хвостом у Горация сложно. И ведь Валентин Сергеевич нарочно нарисовал Горация, чтобы у того, кто будет читать тетрадку, не возникли сомнения.
Что там дальше? «Пес по характеру очень неробкий», — это уж хозяин польстил любимому ротвейлеру. «Интересуется желтой ко, робкой, в которой страница, которая в темном чулане хранится, в доме, который построил Джек».
Все ясно и точно указано. Стало быть, завтра идем с Горацием в тот дом. И если в чулане ничего нет, то я выброшу из головы синий «форд» и его итальянского водителя с большим удовольствием!
Мы с Горацием скорым шагом целеустремленно направлялись к окраине парка, к дому, который построил Джек. Я была предельно собранна, и шла, зорко поглядывая по сторонам. С одной стороны, мне было страшно — а вдруг все опасения Валентина Сергеевича окажутся правдой, и теперь бандиты станут преследовать меня. А с другой — я собиралась влезть хоть и в старый дом, но все же это была чья-то частная собственность, окруженная забором, и если кто-то увидит, то будет неудобно, еще и в милицию попадешь, чего доброго.
Вот он, этот дом. Я прошла вдоль забора.
Дом был явно необитаем, но на крыльце сидела чумазая дворняжка с видом собственницы. Если какая-то бездомная сучка ощенилась в подвале, то она ни за что не подпустит меня к дому, такой лай поднимет. Как-то мне было очень неуютно в такой ранний час в пустынном парке, и я было решила бросить свою затею и повернуть к дому, как вдруг старый греховодник Гораций заметил дворняжку и рванул вдоль забора в поисках дыры. От неожиданности я выпустила поводок, и Гораций просочился в дыру, которую он мигом отыскал в заборе, движимый сексуальным зовом. Старый развратник! Доска держалась на одном ржавом гвозде, так что я тоже пролезла в дыру, не могла же я без боя уступить своего Горация этой грязной потаскухе!
За забором было именно то, что и должно было быть: неимоверно разросшийся бурьян, крапива, репейники, куча всякого мусора, спинка от ржавой железной кровати, ломаные ящики… Сам дом выглядел уныло и заброшенно, хотя и не очень пострадал от бега времени: видимо, выстроен был на совесть. Окна и двери были заколочены досками, крыльцо заросло травой.
Дворняжка, однако, приняла Горация довольно нелюбезно. Она рычала, лаяла и даже пыталась кусаться. Щенков не было слышно, так что я отнесла ее рычанье за счет антипатии к Горацию и очень за него обиделась.
Я даже хотела пообещать ему, что познакомлю с хорошенькой ротвейлершей из соседнего дома, как вдруг дворняжка припустила в парк, и мой охламон потрусил за ней. Никакого чувства собственного достоинства! Я пошла вокруг дома, постоянно подзывая пса.
Дворняга лаяла где-то впереди, но Горациева басистого лая не было слышно, это говорило о том, что он проявил гордость и не побежал за ней. Завернув за угол, я услышала знакомое негромкое ворчание.
— Гораций, волчья сыть! — рассердилась я. — Ты куда это, паршивец, забрался?