Пришлось надеть брюки и мой любимый серовато-зеленый свитер с высоким воротом.

* * *

В половине шестого я уже поджидала Эрика у его двери на лестничной площадке.

В последний момент мне вдруг никуда не захотелось идти, да и страшно было, но раз обещала человеку, то слово надо держать.

Он вышел из лифта и чуть заметно поморщился.

— Добрый вечер, — выдавил он неохотно.

— Добрый вечер, — ответила я.

Во мне проснулись вчерашние подозрения. Все-таки он очень странный. Вчера чуть не умолял меня прийти к нему, чтобы присмотреть за ним, а сегодня морщится и разговаривает сквозь зубы.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я.

— Как обычно, — услышала я короткий ответ.

Я собралась было распрощаться, с этакой неблагодарной личностью и идти себе восвояси, но что-то подсказало мне взглянуть на часы. Семнадцать тридцать ровно. Стало быть, сегодня Эрик приехал с работы чуть пораньше, потому что обычно мы встречались с ним у лифта в семнадцать тридцать три.

— Не подумайте, что я навязываюсь, но вчера вы сами просили меня прийти, — спокойно и доброжелательно сказала я, мне нужно было протянуть несколько минут. — Так что я уж и не знаю, как быть. Вы хотите сказать, что я могу быть свободной?

При таком раскладе любой мужчина, разумеется, если он не законченный хам, почувствует себя виноватым.

— Нет-нет, — воскликнул Эрик, — я очень вам благодарен…

После этих слов он замолчал, лицо его покрылось бисеринками пота и опять приобрело то отсутствующее выражение, которое я привыкла видеть, когда мы ехали с ним в лифте. Так продолжалось минуту, как раз столько времени нужно, чтобы доехать до моего четвертого этажа, отметила я про себя. Потом Эрик очнулся, поглядел на меня жалко и растерянно, совсем как Валентин Сергеевич в больнице, а потом все стало как раньше. Эрик был смущен, но надменное выражение исчезло с его лица, он стал разговаривать, быть может, и слишком горячо, но как человек.

— Добрый вечер, Лариса… Знаете, я думал обо всем, что произошло вчера и решил, что не могу взваливать на вас свои проблемы. И мне так неловко.., женщина, молодая, привлекательная, видит меня в неприглядном виде. Я нахожусь в бессознательном состоянии, мало ли что я могу натворить…

Должна признаться, что его слова о молодой привлекательной женщине вызвали у меня легкое приятное головокружение, и я даже пожалела, что не надела черное платье, но вовремя опомнилась. Сделав вид, что не придала значения его словам, я прошептала:

— Эрик, давайте не будем обсуждать все это на лестнице. Соседи могут наблюдать за нами сквозь дверной глазок. Вы же не хотите меня скомпрометировать! Я девушка честная и не хочу, чтобы видели, как я уговариваю вас впустить меня к себе в квартиру. Так что давайте, пока не поздно, скорее туда войдем.

Эрик посмотрел на меня печально и серьезно, ему было явно не до моего игривого тона. Мы вошли в квартиру, и тут я поняла, что жутко хочу есть. Сегодня был такой длинный и беспокойный день, я как-то не успела подумать о еде и, кроме завтрака, достаточно плотного, надо сказать, ничего не ела, а скоро шесть. Ноги сами повели меня на кухню.

Я решила, что уж если сижу тут нянькой при великовозрастном дитяти, то имею право хотя бы на скромный ужин. Не подумайте, что я плохо воспитана, просто привыкла заботиться о себе сама. Кстати, Олег, когда мы ссорились перед разводом, утверждал, что я сама — единственное существо, о котором мне приятно заботиться, остальные, даже мужья, стоят у меня не на втором, а где-то на десятом месте. На что я отвечала, что все мои мужья не калеки и не грудные дети, вполне сами могут о себе позаботиться. Не помню, чем кончился наш разговор, но к единому мнению мы так и не пришли.

Эрик притащился за мной, устало волоча ноги. Я взглянула на него и вдруг заметила, какой он худой и бледный, и под глазами синяки.

— Вы не больны? — спросила я и тут же осеклась, уразумев всю глупость заданного вопроса.

Разумеется, он болен. Но вот чем? И откуда взялась такая странная болезнь — приходить в бессознательное состояние и работать на компьютере. В голове моей бродили кое-какие мысли после того, как я провела целый день, читая записки Валентина Сергеевича, но ничего конкретного я сказать Эрику пока не могла — уж очень много информации я получила в последнее время, моя бедная голова не в силах была все переварить.

Пока я разбиралась с содержимым холодильника (я делала это достаточно долго не потому, что нечего было приготовить на ужин, а наоборот — холодильник был буквально забит всяческими полуфабрикатами, из чего я сделала вывод, что никакая женщина не приходит сюда больше чем на несколько часов — выбор продуктов был абсолютно мужской), Эрик уныло сидел за столом, машинально барабаня пальцами. И вот, когда я наконец определилась и засунула цыпленка в микроволновку, а овощи для салата — в мойку, Эрик вдруг резко встал, прикоснулся рукой к виску, поморщившись от боли и вышел в гостиную. Я устремилась за ним.

Дальше все развивалось по вчерашней схеме, с тем только отличием, что я была готова к странному зрелищу, что предстало моим глазам, и не воспринимала его со вчерашним испугом и удивлением, а наблюдала внимательно.

Лицо Эрика так же, как и вчера, осунулось и помертвело, стало неживым пустым лицом манекена. И в то же время мне показалось, что в его лице проступили какие-то чужие черты, сквозь его лицо, как на проявляемой фотопленке, незаметно проступило сходство с другим человеком… Сходство настолько неуловимое, что его можно было и не заметить, но я-то была вся — внимание…

Это было не сходство черт — физически лицо его, разумеется, ничуть не изменилось, — а скорее неуловимое сходство выражения.

Я мало знала Эрика, но уж настолько-то успела изучить его лицо, чтобы понять, что черты его искажены чужим выражением.

Эрик так же, как и вчера, механически двигался по комнате, в точности повторяя вчерашние маршруты, точно так же сел за компьютер, включил его… Нет, его движения не были случайными, хаотичными. Он совершенно уверенно нажимал клавиши, «кликал» мышью. В его движениях был странный автоматизм робота или куклы-марионетки, будто кто-то посторонний дергал его за веревочки, двигал его руками, но при этом все движения были точны и целенаправленны.

Он снова вызвал ту же программу, что и вчера, на экране возник документ. Сегодня он работал над ним несколько дольше, заполнил больше позиций, но я ведь не разбиралась во всех этих кодах и номерах.

Так же, как и вчера, Эрик включил принтер и отправил документ на печать. Я склонилась над появившимся листком, пытаясь запомнить, что же там напечатано, но сразу поняла, что для меня это нереально. Эрик уже тянулся за листком, и я поняла, что сейчас он, как и вчера, сожжет его, и мы так и не узнаем, за каким чертом он все это делает. Сегодняшняя попытка окончится неудачей, а завтра — кто его знает, что будет со мной завтра?