У меня был крупный разговор с Г. Я сказал, что прекрасно знаю о том, что он сам и его ближайшие сотрудники ведут свою собственную игру, им нет никакого дела до интересов государства, которыми они прикрываются. Что, создавая вокруг моей работы занавес секретности, который только мешает, они в то же время не могут или не хотят предотвратить хищения препарата и не думают о вредном воздействии В-17 на организм участников эксперимента. В завершение разговора я заявил, что ухожу из института и прекращаю работу над препаратом. Г, пытался угрожать мне, но я предварительно заручился поддержкой своего знакомого — того бизнесмена, в чью фирму я переходил, и он прислал мне человека, отвечающего в его фирме за вопросы безопасности. Тот переговорил с Г, на понятном ему языке — языке угроз и шантажа. Мне, разумеется, было неприятно то, что вокруг моей работы царит столь далекая от научной этики атмосфера, но я в тот момент считал наиболее важным вырваться из-под давящей опеки Г, и его ведомства, прекратить эксперименты с непредсказуемыми последствиями, и никак не ожидал, что попаду из огня да в полымя.

Перед уходом я уничтожил свои записи и остатки препарата. После хищения В-17 из сейфа его и так осталось немного, и я воспользовался этим и убедил всех, что украли все запасы. Все необходимое для продолжения работы я постепенно перенес домой задолго до кражи. Несколько нужных сотрудников уходили вместе со мной, а никто из остальных не обладал достаточно полным объемом информации, чтобы самостоятельно продолжать разработку препарата или хотя бы восстановить запасы".

* * *

В глазах у меня стало двоиться, потому что была глубокая ночь, и Гораций сладко спал на ковре в гостиной. Я откинулась в кресле и посмотрела на Эрика. Он читал рукопись серьезно и сосредоточенно, морщил лоб и даже шевелил губами. Худое, достаточно некрасивое лицо, да еще и белобрысый к тому же. Тени под глазами, две глубокие морщины вокруг рта. Внезапно мне захотелось сделать ему что-нибудь хорошее… ну, например, принести горячего крепкого чаю с лимоном или помассировать шею и плечи… Что за черт! Я встряхнула головой, как Гораций после купания. Это что еще такое! Никогда в жизни мне не хотелось делать ничего подобного ни для одного мужчины. Как я уже говорила, мужья мои все были совершенно самостоятельными и сами могли все для себя сделать. А если не нравится, считала я, если я их не устраиваю, то — пожалуйста, разойдемся красиво. Что мы и делали. Вот именно. Ведь не только я оставляла их без сожаления, но, что перед собой-то притворяться, и они меня тоже.

Вот только Олег что-то дал сбой. Но в последнюю нашу встречу он что-то бормотал насчет того, что я очень изменилась…

— Устала? — это Эрик отреагировал на мой взгляд.

И проницательная, однако, личность, что-то такое успел заметить в моих глазах, потому что улыбнулся мне ласково. От этого исчезли озабоченные морщинки вокруг рта, и он стал, конечно, не красавцем, но достаточно симпатичным. А может, мне так кажется?

Я встрепенулась и потащилась на кухню, чтобы не оставаться с ним в комнате. Очень мне не понравился этакий обмен взглядами.

Мы пили чай, лимон я, естественно, не нашла.

— Как тебе все это? — осторожно спросил Эрик.

— Ты имеешь в виду записки? Откровенно говоря, голова идет кругом, — призналась я. — И очень жалко старика. Совсем был один!

— Он все равно не стал бы тебе ничего рассказывать, боялся тебя впутывать.

— Откуда ты знаешь? — вскинулась я. — Он что, рассказывал тебе обо мне?

— Говорил, что ты очень хорошая, — улыбнулся Эрик.

— Правда? — Я даже вскочила со стула. — Никто никогда не называл меня хорошей. Валентин Сергеевич меня идеализировал, — грустно призналась я.

Я залпом выпила полчашки горячего чаю, обожгла язык и немного пришла в себя. Что это я тут сижу и откровенничаю с абсолютно незнакомым человеком?

— Значит так, вернемся к нашим проблемам, — строго сказала я. — Ты прочитал часть записок и убедился, что внушение мыслей на расстоянии вполне, как сейчас выражаются, конкретная вещь?

— Допустим, — осторожно ответил Эрик.

— Я не утверждаю, что тебя чем-то опоили или накормили…

— Этого не может быть.

— Подожди! — отмахнулась я. — Я предполагаю, что тебе просто пытаются внушить какие-то действия. В данном случае, — сегодня это было — напечатать и сжечь платежку.

Это — репетиция. А потом, когда придут деньги, они внушат тебе, чтобы ты эту платежку напечатал и сам отправил куда там следует, чтобы они получили деньги.

— Сам понял, — надулся Эрик, — ты думаешь, у меня совсем с головой плохо?

— Теперь еще вопрос — что это за люди и где они находятся? — я решила не обращать внимание на амбиции Эрика и говорила спокойно. — Если верить запискам Валентина Сергеевича, то внушение лучше производить с близкого расстояния. И эти всякие гипнотизеры тоже вызывают человека к себе в кабинет.

— Ты считаешь, у нас в доме живет гипнотизер? — с усмешкой сказал Эрик. — Или знаешь, был такой советский писатель-фантаст — Александр Беляев, я в детстве зачитывался, так вот, у него там один сконструировал такой аппаратик и внушал всем подряд все, что хотел.

— И больших успехов, кстати, с помощью этого добился! — ехидно подхватила я. — Беляева я тоже читала, «Властелин мира» называется. Так вот этот тип там и денег хапнул кучу, и даже сумел одной девице внушить, что она жить без него не может. Кстати, у тебя там как, в голове, только насчет денег или про девиц тоже что-то имеется?

Я тут же пожалела о сказанном. Эрик покраснел так сильно, что белесые брови выделились на лице. Покраснел он не от смущения, а от злости. Он посмотрел на меня как-то странно, потом отвернулся и встал, чуть не опрокинув стул. Мы помолчали минут десять, после чего я, совершенно неожиданно для себя, подошла и положила руки ему на плечи.

— Прости меня, я не со зла, это уж такой характер. Все мои мужья знают, что характер у меня скверный.

— Мужья? — повернулся ко мне Эрик. — У тебя их много?

— Трое, — честно ответила я. — Не подумай плохого, не трое одновременно, а по очереди.

— А этот, что я видел, он — который? — с интересом спросил Эрик.

— Последний.., и тоже бывший, — с совершенно ненужной откровенностью ответила я. — Так что давай не будем ссориться, я мужчин не обижаю, расстаюсь с ними мирно.

Так о чем мы говорили?

— О девицах, — нахмурился он. — Ладно, откровенность за откровенность. У меня тоже была жена. Два года назад она умерла…

— От рака, — неслышно произнесла я.

В моей голове все встало на свои места — и его одиночество, и высушенность горем, которую я приняла за надменность при первой нашей встрече, и странная интонация Эрика, когда он рассказывал мне, кто такой Ульрих Майер.