— Ну так как же, профессор, будем мы с вами сотрудничать?
Я ответил, что она очень изменилась, что в новом своем обличье она, нравится мне гораздо больше, что с такой обаятельной женщиной готов сотрудничать, но что запасов препарата В-17 сейчас в лаборатории мало, так что ей следует подождать хотя бы неделю. Поскольку все было чистой правдой, она ничего не заподозрила, и меня отвезли домой с теми же предосторожностями.
Теперь мое положение оказалось еще более сложным: я оказался между двух огней, между бандитами и людьми А. Р. Про А. Р. стало известно бандитам, очевидно, за мной следили и видели, как я сел в неизвестную машину. По этому поводу был разговор с бровастым главарем, то есть говорил он, а я больше отмалчивался. Для себя я уже давно все решил. Я один виноват во всем, я виноват, что вовремя не настоял на том, чтобы работы с опасным препаратом В-17 были прекращены. Конечно, я думал о больных детях, но это не служит мне оправданием.
Работа моя почти закончена, удалось получить кое-что стоящее. Но я не могу допустить, чтобы все это попало в недостойные руки. За время работы в фирме я научился обманывать телекамеру и вынес необходимое количество препарата домой. Все формулы и выкладки давно уже записаны дома, результаты испытаний — тоже. И теперь я боюсь только одного: что кто-нибудь мне помешает осуществить задуманное…"
Дальше записи прерывались, а потом шло несколько строчек, записанных наспех другой ручкой:
«Сегодня вечером я устроил так, что в лаборатории ночью начнется небольшой пожар. Все материалы, связанные с препаратом, сгорят, но из персонала никто не пострадает. Ведь все же я химик, и хороший, чего ни как не учли мои бандиты. Эти записки, а также пробирки с промежуточными стадиями разработки препарата я спрячу в надежном месте и предупрежу своего близкого друга, как отыскать тайник в случае моей смерти. Я не хочу, чтобы труд многих людей канул в Лету. Бандиты уже проводили меня до дома, следя за машиной, теперь они спокойно отправятся восвояси, а мы с Горацием спрячем чемоданчик. Если будет слежка, Гораций ее почувствует. Да поможет мне Бог!»
Я отложила записки и вытерла глаза, потому что слезы бежали ручьем — так жалко было Валентина Сергеевича. Бедный, одинокий старик! Как видно, на следующее после описываемых событий утро он ехал к Юрию Ермолаевичу, чтобы сообщить обо всем, но не доехал — бандиты устроили ему аварию.
Возможно, они думали, что препарат у него, не случайно очевидцы говорили, что из машины похитили портфель. А увидев, что в портфеле пусто, — они подумали, что их обошли конкуренты. А поскольку за четыре месяца никаких слухов о препарате нигде не возникло, то бандиты подумали, что либо сумасшедший старик уничтожил препарат, либо он спрятан где-то у него в квартире.
И после смерти Валентина Сергеевича они подослали ко мне Луизу, потом Еремеева…
Дальнейшее известно.
Я посмотрела на часы — половина одиннадцатого. Если рассуждать логически, то дама должна скоро появиться — обычно она появляется в одиннадцать утра. Только раньше она вроде бы приходила, а сегодня выйдет — кто там будет разбирать?
Итак, что же мне делать? Принимать или не принимать препарат? А если принимать, то из какой пробирки? Промежуточные стадии, пишет Валентин Сергеевич. На пробирках были номера, от одного до пяти.
Интересно, первый — это начальная стадия или, наоборот, конечная? Подумав, я решила, что номер первый — это самое начало, то есть там находится аналог препарата В-17.
Я взяла пробирку в руки, зажмурила глаза и стала ждать, что скажет мне знаменитая женская интуиция. Та невежливо молчала.
Тогда я решила обратиться к Горацию — ведь говорят же, что у некоторых собак потрясающий нюх. Но к моей собаке это не относилось, потому что Гораций равнодушно отвернулся от пробирок — они не пахли едой. Ладно, рискнем, авось вывезет кривая!
Я достала пробирку с номером один на ярлычке и с трудом ее откупорила. Потом я долго соображала, сколько это — двадцать миллиграммов, потом разглядела тоненькие риски с цифрами на пробирке и рискнула поверить, что эти цифры и есть миллиграммы. Ну не граммы же! Двадцать граммов — это целая рюмка! Я насыпала предположительные двадцать миллиграммов таинственного порошка в стакан, развела кипяченой водой, поболтала, чтобы порошок растворился и, зажмурившись, выпила эту гадость. Честно говоря, было мне страшновато — как этот чертов порошок на меня подействует? А пока что решила закрыть пробирку и убрать все это хозяйство вместе с записками в укромное место. И вот, когда я держала в одной руке штатив, а в другой — открытую пробирку, наглый ротвейлер шарахнулся мне под ноги.
Штатив я удержала, пробирку — тоже, но порошок из нее высыпался на пол. И не успела я и глазом моргнуть, как ненормальный пес вылизал весь порошок, как будто его и не было!
— Гораций! — в ужасе завопила я. — Ты , рехнулся? Это же опасно!
Но Гораций только облизнулся и отошел от меня на безопасное расстояние. Вспомнив, что Валентин Сергеевич описывал опыты на животных, я решила, что такому здоровенному ротвейлеру не станет плохо от малого количества порошка. Кстати, совершенно не ясно, сколько он его съел, во всяком случае, больше, чем я. А на меня пока что порошок никак не подействовал. Посидев немножко, я оделась и решила выходить «на дело». И тут, когда я уже подходила к дверям своей квартиры, меня слегка качнуло, и в голове возник странный шум — как будто завыл ветер, и сквозь этот вой доносились еще какие-то непонятные шорохи, стуки, скрежет… Я остановилась в испуге, но потом взяла себя в руки и решила идти.
Очевидно, лекарство начало действовать, но вот как — это мы еще посмотрим.
Ключи от квартиры я опустила в почтовый ящик Эрика — если я задержусь, он погуляет с Горацием, заодно приглядит, не случилось ли чего с собакой после того, как Гораций сожрал порошок. У двери парадной я столкнулась с приятной соседкой с третьего этажа. Она мило мне улыбнулась и поздоровалась… И вдруг сквозь шорох и треск в моей голове я расслышала алую и сбивчивую речь:
«Ходят тут всякие молодые стервы… Где уж мужа уберечь, когда каждая норовит к нему в постель запрыгнуть. А мне уже пятьдесят два, и как ни крути, сколько денег не расходуй на косметику, как ни истязай себя физкультурой, меньше сорока мне уже никто не дает… Поубивать бы всех молодых баб…»
Я уже открыла рот, чтобы сказать милой соседке, что она ошибается, что сорок лет ей ну никак нельзя дать, минимум — сорок восемь, но вовремя опомнилась, сделала даме ручкой и выскочила на улицу. Ай да порошочек!
Оглядевшись и убедившись, что меня никто не видит, я юркнула в кусты, не без некоторого содрогания, потому что это было то самое место, где совсем недавно прятался стрелок-неудачник. Здесь я заняла давно облюбованный наблюдательный пункт и стала ждать. Погода была сегодня хорошая, одета я по сезону, так что вполне могу провести минут сорок в ожидании дамы-злодейки. Свисты и шорохи в моей голове стали еще сильнее, временами в них врывались обрывки фраз.