– Что это ты сегодня на машине, ты ведь зимой не ездишь?
Когда подъехали к дому Лены, Валя помялся, а потом сказал, отводя глаза:
– Может, ты сама сходишь? Неловко мне, понимаешь, вроде я во всем виноват, послал туда Лену. Сходил бы сам, ничего бы, может, не случилось.
Надежда была сердита на Вальку за то, что все неприятное он переложил на нее, как обычно делают все мужчины, и сказала:
– Вот и сходил бы, чего ж не пошел?
– Говорят же, на тебя загляделся.
– Да отвяжись ты! – Она с силой хлопнула дверцей.
У Лены дома была одна свекровь – здоровая тетка с крашенными хной волосами и металлической коронкой сбоку огромного рта. Надежда извинилась, представилась, тетка пригласила ее на кухню. Надежда отдала деньги, собралась уходить, но Ленина свекровь вдруг предложила ей чаю, и что-то заставило Надежду согласиться, хотя тетка эта была ей неприятна, потому что она помнила, как Лена жаловалась на свекровь, что та буквально не дает ей жизни и все время пытается их с мужем поссорить. Отхлебнув чаю, Надежда осторожно поинтересовалась, известна ли причина Лениной смерти. Свекровь поджала губы.
– Говорят, что отравление каким-то сильнодействующим лекарством, а в больницах открещиваются, клянутся, что ничего такого они ей не кололи. – Раздражаясь, она постепенно повышала голос. – Сами небось что-то не то сделали, а теперь репутацию берегут. А сын меня во всем обвиняет. Я, что ли, ее чем-то накормила? А если сама она, то с чего это, интересно знать? Жила на всем готовом, я и за ребенком присмотрю, и обед сделаю, и в квартире приберусь.
Надежда слушала ее и не могла понять, действительно Ленина свекровь считает себя во всем правой или старается убедить в этом ее, Надежду? До свекрови между тем дошло, что речь идет о покойнице, и она сбавила тон:
– Вот и в последний день, пришла она утром из больницы, я ей позавтракать предложила, она крошки в рот не взяла, потом прихожу я из магазина, а она вся накрашенная бежит по лестнице сломя голову. В поликлинику, говорит, больничный закрывать, а больничный-то, вот он, я у нее в сумочке нашла, закрытый он, не надо было ни в какую поликлинику ходить. А я утром звонила в поликлинику участковой нашей, так та говорит, что у нее вчера и приема не было. А потом, я жду-жду, не идут они с внуком из сада, я сама пошла, взяла его, смотрю – бежит с другой стороны совсем, а там машина отъезжает, синяя такая. Вот кто ее, интересно, подвозил и откуда? А сын со мной не разговаривает, и соседи тоже косятся.
– А милиция интересовалась чем-нибудь?
– Мы в милицию заявлять не будем. Зачем это, чтобы нашу фамилию везде трепали?
Свекровь сообразила, что разоткровенничалась с совершенно незнакомым человеком, и теперь рассматривала Надежду с подозрением.
«Все ясно, – подумала Надежда, – тебя не совесть мучает, а заботит, что соседи скажут».
Она собралась уходить. В прихожей зазвонил телефон. Свекровь послушала, потом положила трубку и нехотя сообщила, что свидетельство о смерти сыну выдали и что в графе «Причина смерти» там сказано: «отравление неизвестным ядом». А похороны будут не раньше понедельника, пока все бумаги соберут и родственники из Новгорода приедут.
Валя маялся в машине, смотрел виновато. Надежда вкратце сообщила ему о разговоре и о синей машине. Валя отмахнулся:
– Знаешь, ерунда все это. Судя по твоим рассказам, эта свекровь такая зараза, что могла нарочно все про Ленку придумать и про машину тоже.
– Может быть, может быть. Да, до смерти довести человека такой бабе раз плюнуть. Жалко Ленку! Давай вези меня домой – поздно уже, мои там голодные сидят.
– Ух ты, как она мужа боится!
Дома на диване сидели муж и кот с одинаковым выражением на лице и морде и дружно обижались на Надежду. Наконец муж повернулся и строго спросил:
– Случилось что-нибудь, что ты так поздно?
– Случилось много всего, потом расскажу.
Она прижалась к нему, потерлась щекой о плечо.
– Все, ни о чем плохом не хочу думать, впереди два выходных, будем только вдвоем.
– Втроем, – мяукнул кот.
К понедельнику подморозило, на кладбище было скользко и холодно. Стоя у открытой могилы, сотрудники перешептывались, всем не давала покоя история с отравлением, все ломали голову, что же там случилось. Приехали из Новгорода Ленины мать и сестра, а отец приехать не смог, сердце у него больное, как узнал, что дочки не стало, свалился в предынфарктном состоянии. Сестра плакала тихонько, а мать стояла, невидяще глядя перед собой. Всем распоряжалась свекровь. Повязав на рыжую копну волос черную косынку, она даже не делала вид, что скорбит, а только расставляла всех по местам, договаривалась с могильщиками и командовала, куда класть цветы. Всем было противно.
Надежда подошла к Вале Голубеву и сказала вполголоса:
– Елистратыч, готовься, речь будешь говорить, какая наша Лена была хорошая.
Валя встрепенулся:
– А почему я? Когда Никандрова хоронили, Синицкий же говорил.
– А ты на Синицкого посмотри.
Валя оглянулся. Действительно, было видно, что Леонид Петрович речь говорить не в состоянии. Лицо у него было абсолютно серое, щеки обвисли, что делало его похожим на больного бульдога, и постарел он лет на десять, если не на двадцать. Валя присвистнул:
– Это ж надо, с чего его так разбирает?
– Потом скажу.
Валя промямлил речь, она вышла неудачной. Вытирая пот со лба, он мрачно пообещал:
– На поминках напьюсь в стельку!
Все цветы были положены на свежую могилу, люди потянулись к выходу. Надежда задержалась: на этом кладбище были похоронены ее родственники, бабушка и тетя, ей хотелось взглянуть хоть мельком, все ли в порядке на могилах. Она свернула в сторону, убедилась, что все аккуратно, постояла минутку, вспомнив бабушку, потом заторопилась, хотела срезать путь, но свернула не в тот проход и вышла к воротам, когда похоронный автобус уже уехал.
«Вот те раз, что же делать?» – подумала Надежда, но тут увидела, как Леонид Петрович Синицкий отпирает синюю «девятку».
Надежда подбежала к нему, окликнула:
– Леонид Петрович!
Он вздрогнул, оглянулся, в глазах мелькнул страх.
– Леонид Петрович, подвезите меня хоть до метро, я не успела на наш автобус.
Он молча распахнул перед ней дверцу. Когда он наклонялся, чтобы помочь ей пристегнуть ремень, она почувствовала, что от него пахнет спиртным. Синицкий слыл в институте непьющим человеком, поэтому она удивилась, а увидев, как дрожат его руки, лежащие на руле, забеспокоилась: «Не влететь бы с ним в аварию. Надо же, как он переживает смерть Лены, видно, правду бабы болтали, что у них роман. Точно никто ничего не знал, сама Лена никому ничего не говорила, и никто их не заставал обнимающимися в кабинете, но НИИ – это большая деревня: все про всех все знают. У нас ведь как: парочка еще только смотрит друг на друга, и чай они вместе пьют без всякой задней мысли, а наши дамы уже знают, что у них роман, и сколько он будет продолжаться, и кто кого первый бросит».