Нет, взбредет же такое в голову – саму себя уничижать да подробно рассматривать! Это ж и так понятно, что не будет у тебя уже никогда ни хрупкого плечика, ни трогательных вихорков... Да и не надо, подумаешь! Нашла о чем горевать! Посмотрите на нее, разнылась – «и я была девушкой юной, сама не припомню, когда»! Глупо, глупо...
А платье – красивое. И нисколько не тесное. И обтягивает вполне прилично. В каждой форме свое достоинство присутствует, между прочим. И в хрупкой, и в объемной. Даже странно, что приходится саму себя в таких простых вещах убеждать!
Гордо потом шла через холл, выстукивая каблуками по скользким плитам. В зале поискала глазами Влада – не нашла. Тигран сидел за столом в одиночестве, хмурый. Подсела к нему, тронула за руку:
– Эй... Что случилось? Мне показалось, вы с Владом о чем-то поспорили? А Эльза где?
– Она... ушла.
– Что, совсем?
– Ну да...
– А... Влад? – ёкнуло в груди сердце.
– Да вон он, в холле курит, у окна, за колонной... Все нормально, Лиз, не переживай.
– Да я и не переживаю! С чего бы?
– Правильно! Совершенно не с чего! И это... С Новым годом тебя!
– И тебя тоже, Тигранчик... Ну, я пойду?
– Ага, иди. Там он, за колонной...
Ну, вот и все, и слава богу! И не было никакой Эльзы! Ушла и ушла вместе со своим хрупким плечиком, и правильно сделала! Умная девочка! И хорошо, что она, Лиза, не стала к Владу с глупыми ревнивыми претензиями навязываться! Подумаешь, плечико... Да фиг с ним! И да здравствует мудрая семейная демократия!
Подошла к Владу со спины – он даже не обернулся. Встала рядом, обвила руками локоть, припала головой к плечу. Привычные движения, привычный жест. И вдруг плеснуло в грудь, в лицо – отчуждением...
Нет, внешне он отреагировал вполне обычно. Прижался щекой к макушке, провел рукой по предплечью, спросил вполне заботливо:
– Устала?
Но все равно – было, было. Шестое чувство пропустило через себя отчуждение, фальшивую нотку заботливости в голосе. Будь оно неладно, это шестое чувство! Может, его вообще нет, может, оно женскими страхами из небытия выужено? Да и вообще, говорят же умные люди – нельзя слишком уж доверять чувствам... Блажь все это, из жизни избалованных. Надо уметь нормальной женщиной жить, а не испуганным камертоном! В конце концов, их с Владом жизнь совсем не похожа на аристократическую, чтоб требовалось в ней такое чувственно безупречное звучание. Жизнь как жизнь. Трое детей, семья, хоть и собранная из осколков. Быт, кухня, овсянка по утрам... Какие уж тут камертоны, к чертовой матери?
– Может, домой поедем, Лизок?
– А ты хочешь домой?
– Да, что-то я вдруг устал... И спать хочу смертельно.
– Тогда давай по-английски смоемся, ни с кем не прощаясь.
– Давай...
* * *
На улице резвился морозец – легкий, приятно-жгучий. Встали на крыльце, вдохнули в унисон полной грудью, выдохнули одинаковые клубы пара. Влад огляделся по сторонам озабоченно, потом выудил из кармана мобильник:
– Погоди, сейчас такси вызову...
– Ой, да какое такси! Пока будем такси ждать, в два ледяных столба превратимся! Давай лучше пешком пройдемся, по морозцу! До дома не так уж и далеко!
– Ну что ж, давай...
– Ага! До Воздвиженского проспекта дойдем, а там дворами...
– Не боишься – дворами?
– Нет... Я с тобой ничего не боюсь. Да и кому мы нужны? Грабители тоже небось вовсю Новый год празднуют! Дай-ка я тебе шарф поправлю... А перчатки где?
– Да здесь, здесь... Ну, пошли, что ли...
Он привычно оттопырил локоть, приглашая подхватить под руку, и споро зашагали в сторону полыхающего новогодней иллюминацией проспекта. Ать-два, в ногу. Бок о бок. Дружно. Как единое целое. Они и есть единое целое, они давно уже так идут... И живут... Да кто бы в этом сомневаться посмел хоть минуту?
Свернули с Воздвиженского в темные переулки, а там не то чтобы испугаться, там вовсю новогодняя ночь ключом бьет! Вот компания вывалила из подъезда, с гармошкой, с плясками, вот подвыпивший мужичок с двумя пацанятами копошатся в сугробе – наверное, фейерверк затеяли.
– Пашка, Колька, отойдите подальше, ну! Счас рванет!
И впрямь – рвануло! Несколько залпов враз улетели со свистом, разорвали темное небо в клочья, рассыпались куполами звезд – красиво... Короткая вспышка зарева выхватила из темноты испуганное женское лицо – бледное, несчастное, даже будто немного заплаканное. Ладонь – к щеке, в глазах – паника, и следом потерянный зовущий голосок:
– Берта! Берта, ты где? Ко мне, Берта... Что ж ты испугалась, глупая... – и совсем уж печально-трагически, словно взвывая: – Бер-та-а-а...
Прибежала лохматая кроха, поскуливая, закружилась у ног хозяйки, просясь на руки. Женщина подхватила, прижала к себе, как ребенка, торопливо засеменила в сторону подъездов, тихо приговаривая:
– Испугалась, испугалась, маленькая... Ах они, противные, со своими пошлыми развлечениями... Пойдем домой, у нас там телевизор, чай с лимоном...
– Пойдем, Лиза! Чего ты встала? Пойдем, холодно... – нетерпеливо переступил на месте Влад, потянув ее за локоть.
– Да, конечно. Слушай, а жалко ее...
– Кого?
– Да вот эту женщину! Ты видел, сколько одиночества у нее на лице? Все-таки Новый год в этом смысле – ужасный праздник... Как некий водораздел среди счастливых и несчастных. Кому-то лишь подкидывает дровишки счастья в костерок, а кому-то выпучивает одиночество до боли, до отчаяния... Что-то есть в этом жестоко несправедливое, правда?
Молчание. Идет, думает о чем-то своем. Не ответил даже. Разозлилась вдруг, дернула его за руку:
– Ты почему молчишь? Я же тебя спрашиваю!
– Да? Извини... Извини, я не расслышал... Так о чем ты спросила?
– Да ерунда, ни о чем... Неважно, в общем. Шарф повыше натяни, простынешь.
Дальше так и пошли – молча. Она вдруг поймала себя на мысли, что всю дорогу идет и сама по себе трещит без умолку, боится замолчать хоть на минуту. Паузы боится. Выползет эта молчаливая змея-пауза и обовьет их случившимся нечаянным отчуждением. Или... она уже выползла, несмотря на ее бодрую трескотню? Хорошо, хоть до дома всего ничего осталось... А дома – там спасение придет. В родном доме и стены помогают. Сейчас спать завалятся, крепко уснут... Говорят, с любой неприятностью переспать надо. А утром она вроде как меньше становится. Вот и они – переспят с народившимся отчуждением, а утром встанут как ни в чем не бывало две здоровые веселые головушки, муж с женой и трижды родители, хоть и склеенные из осколков!
Открыли дверь, вошли тихо, на цыпочках, чтоб не разбудить маму с Сонечкой. В прихожей спросила шепотом: