Затем машина проехала мимо мрачного бетонного корпуса химического комбината, вдалеке показалось здание бывшего обкома, которое в городе называли «Кубик Бобика» — за кубическую форму и по имени бывшего городского начальника Бобовикова. Миновали унылую громаду знаменитого Владимирского централа, проехали несколько кривых переулков и остановились перед покосившимся, давно не крашенным забором, за которым виднелся ее родной дом.
Лера расплатилась с таксистом, подхватила чемодан и толкнула калитку. Косматый пес рванулся к ней, натянул ржавую цепь, хрипло, недовольно залаял.
— Ты что, Султан, не узнал меня? — спросила она, шагнув навстречу. Султан еще раз для порядка гавкнул и затих, виновато замотал хвостом — извини, мол, не признал сразу, долго же тебя не было!
Она потрепала пса по мохнатому загривку, оглянулась на окна дома, но пошла сперва не туда, а к дровяному сараю. Прошла в дальний угол, разобрала поленья, засунула в глубину свой чемодан, заложила его, посмотрела со стороны — незаметно, и только тогда прошла к дому, поднялась по крыльцу и, не стучась, вошла в сени.
Отчим сидел на кухне, возле топящейся дровяной плиты, в застиранной серой майке и трикотажных тренировочных штанах, перед ним на сальной газете стояла ополовиненная бутылка водки, граненый стакан, жирная селедка и миска с солеными огурцами. За время, что она его не видела, он не то чтобы постарел, а еще больше обрюзг, оплыл, в лице еще заметнее проступили скупость и подозрительность.
«И квасит-то в одиночку! — подумала Лера, оглядев его. — Не обзавелся за всю жизнь друзьями из-за своего поганого характера, даже выпить не с кем!»
— Это кто ж это к нам пожаловал? — протянул отчим, поворачиваясь к двери. — И не постучавшись! А то я слышу, Султан загавкал… Да это никак Норка! Какие, извиняюсь, черти тебя принесли? Ишь ты, столичная штучка! Фу ты, ну ты, ножки гнуты! Видать, не больно-то тебе в столицах подфартило, коли в наши края воротившись?
— Здравствуй, — проговорила Лера, окидывая помещение взглядом. — Я у тебя немного поживу.
С какой это радости? — затянул отчим. — То годами не вспомнит старого человека, рубля на лекарства не пришлет, а как припекло — так прикатила на все готовенькое!
— Старый человек? — Лера сама удивилась собственному спокойствию. — Да на тебе еще пахать можно! Это дом моей матери, и я имею полное право в нем жить. Знаю я твои лекарства, — и она выразительно оглядела разложенные на столе припасы.
Заметно было, что отчим удивился ее спокойствию и уверенности. Раньше она взрывалась мгновенно, с пол-оборота начинался скандал, в котором он чувствовал себя, как рыба в воде. А теперь диспозиция изменилась, он потерял почву под ногами и решил сменить тактику.
— И правда — чего нам собачиться! Мы же вроде как родные люди…
— Именно — вроде как! — скривилась Лера.
— Ну так проходи, располагайся! Поживешь… пока, коли больше негде! Вещички-то твои где?
— Нет никаких вещичек! — отмахнулась она. — Только что на мне.
— Что ж так? — Его глаза снова недобро загорелись. — Видать, не больно-то в столицах разжилась? Ну ладно, нет так нет! Не хочешь с дороги выпить-закусить? Со свиданьицем, как говорится!
— Нет! — отрезала Лера, хотя есть хотелось ужасно. Просто при взгляде на отчима, на его грязные волосатые руки, на старую газету, которой был застелен стол, на нее накатил знакомый приступ тошноты.
Ну, как говорится, было бы предложено! — отчим явно обрадовался, что не придется делить с ней трапезу, плеснул в стакан водки, влил в глотку, захрустел огурцом, — Ну коли так — располагайся, будь как дома, но не забывай, что ты в гостях! — и он захихикал, довольный собственным остроумием.
Она прошла в комнату — большую и страшно захламленную, валялись там грязные носки, старые газеты, один ломаный стул. Диван был раз и навсегда разложен. Леру едва не вырвало от вида грязных простыней.
— Ты что — вообще никогда белье не меняешь? — не сдержавшись, крикнула она, но отчим, к счастью не расслышал, он бубнил что-то, уставившись тяжелым взглядом на бутылку.
Она откинула занавеску и вошла в свою «светелку», как называла мама отгороженный угол. Там было не так грязно, если не считать слоя пыли на шкафу и на шатком столике, где она когда-то делала уроки. В шкафу лежало аккуратной стопкой еще мамой сложенное белье, и от запаха сушеной лаванды у нее защемило сердце. Она села на пыльный старенький диван и вспомнила тот ужасный день, когда мама, придя с работы, бросила у порога сумки, наклонилась расшнуровать ботинки, да так и рухнула на пол. Подняли ее уже мертвую, даже «скорую» не стали вызывать, все равно поздно. Лера не плакала на похоронах, потому что в глубине души была к ним давно готова. Мама так и не оправилась после смерти Женьки.
Так не годится, тут же сказала она себе, с таким настроением она даже с отчимом не сладит, не говоря уж обо всех остальных. Ничего, она выпутается и из этого, пообещала она себе — у нее просто нет другого выбора. Она нашла в шкафу кое-что из своей старой одежды, очевидно, отчим еще не настолько опустился, чтобы пропивать домашние вещи.
План действий был у нее продуман до мелочей. Она решила продать наркотики — те, что достались ей в наследство от Затвора. Пока она не избавится от чемодана, она не будет спокойна. Но ведь не встанешь с чемоданом у магазина и не будешь отмерять героин стаканом, как бабушки отмеряют семечки и клюкву. Нужен помощник, верный и знающий человек. И такой человек у нее имелся в городе Владимире — старый приятель, когда-то в школе влюбленный в нее, Митька Золотарев. Биография у него была самая подходящая — бросил школу, недоучившись полтора года, промышлял мелкими кражами, потом ограбил с приятелями магазин и загремел на зону. Но так как не было еще восемнадцати, то дали ему немного. Отсидел и того меньше — вышел по амнистии. При встрече тогда сказал ей, что поумнел и ерундой больше заниматься не станет. И верно, взялся за ум — воровать бросил, прибился к солидной бандитской группировке и состоял у них не то бригадиром, не то еще каким-то мелким начальством. Кличку Митька имел «Долото» — так переделали фамилию.
Митьку она нашла быстро — он с друзьями проводил все вечера в пивной под незамысловатым названием «Маргаритка». Лера отдала парню, отиравшемуся при входе, едва ли не последние деньги и вызвала Митьку на улицу. За это время он почти не изменился — те же хитрованские глаза, та же нагловатая ухмылка, тот же непослушный, еще со школы, вихор на макушке.
— Королева? — он удивился, потом вгляделся в нее внимательнее. — Похудела, стала, как раньше… Красивая…
«Это от старых шмоток его так повело…» — усмехнулась она про себя, но виду не подала.
— Дело у меня к тебе, Митя, — сказала она без улыбки. — Важное. Нужно без свидетелей говорить.
— Тогда, может, ко мне поедем? — он подмигнул нахально. — Я приличную хату снимаю, тут недалеко.