Тут же стояли мужик с бабой и трое детишек, посиневших от страха, — чудом они успели соскочить с телеги перед самым локомотивом.
— Местные? — спросил Мышецкий.
— Переселенцы, — ответил Пшездзецкий. — Чающие обрести обетованную землю… Таких здесь много!
Оказывается, лошадь на перевозе не могла сдвинуть телеги, застрявшей колесами на рельсе, а машинист не успел затормозить. От пережитого волнения у него шла носом кровь, он сильно ругался:
— Думал — съедут! Я весь песок под себя ссыпал… Да где тут? Смотрите: разве же это лошадь? Ей и тачки не увезти… Как она тащилась у них? А на мне грех — животную загубил…
Пшездзецкий вытащил из кармана браунинг. Вложил его в ухо лошади. Отчетливо прозвучал выстрел. И заревели тогда детишки, заголосила баба:
— Ой, лихо мое! Ой, ридниньки!
Мужик — тот напротив: смотрел, закаменевший в своем горе, пусто и слепо. Смотрел прямо перед собой — в степную даль, где дымилась еще ни разу не плодоносившая земля…
Сергей Яковлевич сунул ему в кулак червонец, но мужик даже не пошевелился.
— Откуда вы? — спросил Мышецкий.
— Черниговские…
— Это с богатых-то земель? — удивился князь.
— Божья воля, барин… Хлебушка совсем не стало!
Кое-как собрали разбросанное под насыпью жалкое барахло. Рассадили переселенцев в тамбуре, чтобы довезти их до города. Мышецкий протянул бабе помятый самовар:
— Держи, чай пить будешь в Сибири — меня вспомнишь… Было что-то очень печальное во всей этой истории. Сергей Яковлевич в возбуждении раскурил папиросу. Пшездзецкий сказал ему предупреждающе:
— Остерегайтесь переселенцев. Эта саранча облюбовала для продвижения себе как раз просторы Уренской губернии и выжирает вокруг себя все живое… А после них — запустение, холера, умножение нищеты, рвань!
— Это же люди, — слабо отозвался Мышецкий. — Они говорят на языке, на котором говорю и я… Русский мужик так устроен, что всегда мечтает найти свое Эльдорадо!
Близнецы фон Гувениусы, уже в котелках и с тросточками, появились в коридоре, сразу завоняв его дешевым фиксатуаром.
— А кто эти молодые люди? — насторожился Пшездзецкий.
Сергей Яковлевич стыдливо признался:
— Это родственники моей жены. Курляндские дворяне. Окончили Юрьевский университет… Поверьте: никаких синекур для них я подыскивать в Уренске не буду.
— Хорошо, — сказал Пшездзецкий. — А вот и город… Вот мы и в Уренске!
И сразу полетела за окном вагона, краснея битым кирпичом, глухая острожная стена, и только щелкали и щелкали стрелки…
Города так никто и не увидел.
5
— Его превосходительство готовы принять вас.
— Благодарю, Витольд Брониславович.
Мышецкий одернул сюртук, раздвинул жиденькие портьеры:
— Вице-губернатор, надворный советник… Рад представиться вашему превосходительству!
— Приехали? Садитесь, князь…
Сенатор Мясоедов стоял посреди комнаты, наклонив голову и расставив ноги на вытертом ковре, давно потерявшем очертания узора. Это был пожилой человек: острый взгляд, лицо без улыбки, широкий, энергичный жест.
Мышецкий заметил торчащие из-под стола старческие гамаши, скинутые в последнюю минуту, и раскрытый рояль с разложенными на нем нотами. В углу перед иконой трепетно вздрагивал огонек лампадки…
— Благодарю вас, — он опустился в кресло. Мясоедов, садясь напротив, протянул руку и свел жесткие пальцы на колене Мышецкого — это был дружеский жест приязни и одобрения.
— Ну, князь, — начал сенатор, — я не думал, что вы так еще молоды. И это очень хорошо, ибо стариков здесь не нужно… Витольд Брониславович, — окликнул он, не вставая, — распорядитесь насчет чаю!
Они пили чай и беседовали.
— Я вынужден был прожить здесь анахоретом, — рассказал Мясоедов. — Принимать людей почти невозможно, ибо любой неосторожный шаг в Петербурге могут истолковать как проявление излишнего либерализма. К тому же существует опасность — нарваться на предложение взятки… Но вас я дожидался специально, чтобы поставить в известность относительно некоторых обстоятельств!
— Я вас слушаю, Николай Алексеевич…
— Законность и правосудие, — продолжал старый сенатор, — находятся здесь лишь в зачаточном состоянии. Что же касается аборигенов, населяющих южные просторы края, то у них вовсе отсутствует правовое начало и суд вершится по дикому степному произволу. Детей отдают в рабство, женщин — на растление. Здешние публичные дома наполнены киргизками и калмычками…
— Каково же спасение? — спросил Мышецкий.
— Я тоже думал об этом… Но, понимаете, князь, выдвижение разумной законности снизу нежелательно, а сверху — ошибочно. Какой-то заколдованный круг! Однако вам предстоит очень многое взять на свою ответственность и рассудить самолично, как вы сочтете нужным…
— Простите, — перебил его Сергей Яковлевич. — Я думаю, что юридическая объемность моих прав, как начальника, будет в этом краю гораздо больше, нежели в европейских губерниях, где законность лучше налажена?
— Пожалуй, что — да!
— Но, в таком случае, поддержит ли Петербург мои начинания — при условии, что я буду стремиться исключительно к благим мерам?
Мясоедов покряхтел, взъерошил мохнатые брови.
— Несомненно! — заявил он. — Ревизия, проведенная мною, уже достаточно вскрыла ту мерзость и запустение, каковые обнаружились в Уренской губернии. Доклад у меня готов, и, надеюсь, он произведет нужное действие… Я не берусь отвечать за ваше министерство, но сенат, мне думается, согласится развязать вам руки в благих начинаниях!
— Очень хорошо, — улыбнулся Мышецкий, порозовев. Мясоедов раскрыл портфель, долго копался в его недрах, наполовину заполненных нотными листами.
— У меня заготовлен для вас один брульон, — сказал он. — Так лишь, скороспелые наметки… Перечень людей, виновность которых ревизией не обоснована, но она — предположительна! То, что плевелы надлежит выдирать с корнем, этому, князь, вас учить не нужно. Вы и сами знаете…
Сергей Яковлевич кивнул и спросил откровенно:
— Позволено ли будет мне применить по отношению явно непригодных чиновников статью восемьсот тридцать восьмую? Параграф статьи третий!
Мясоедов встал и, подойдя к иконе, поправил пляшущий огонек лампадки. Заодно и бормотнул молитву. Вернулся обратно к столу, сел.
— Я не сторонник «третьего пункта» [1] , — высказался он. — Ибо в нем кроется оправдание самодурства. Но… положение в губернии исключительное, и либеральничать не советую. Действуйте без колебаний!