Около полуночи Мышецкого разбудил звонок домашнего телефона. Просунув нога в туфли, расшитые бисером (подарок заботливой Алисы), он спустился вниз — к трубке телефона.
— У аппарата — вице-губернатор!
— Извините, ваше сиятельство, — сообщили ему с пристани, — но вы сами просили обрадовать вас в любое время…
— Лед?
— Да, лед тронулся. Река пошла!
— Великолепно. Берегите баржи ото льда. Самое главное — баржи…
Он постоял возле открытого окна, прислушиваясь к шуму ледохода. «Как это удачно!» — думал, взволнованный. И вдруг опять его позвали к телефону: на этот раз звонил командир казачьей сотни линейной службы.
— Это вы, князь? Есаул Горышин… Гонцы, посланные вами в степь, только что вернулись!
— А что — султан?
— Завтра султан будет в городе…
И всю-то ночь река ломала ледяной покров.
5
Султан разбил свои громадные шатры в дачном урочище за Кривой балкой, где шелесты тростников напевали ему о приволье степей.
Мышецкого наряжала сама Алиса: снова был расправлен блестящий мундир камер-юнкера, белые штаны в обтяжку, шпага и треуголка. Бухарскую звезду обычно Сергей Яковлевич не нашивал (ибо ее носил на шутовском наряде и клоун Дуров), но сегодня он и Бухарскую звезду нацепил на себя…
— Перчатки! — Мышецкий проверил их белизну и сложил в шляпу. — Говорят, султан Самсырбай бывал в Париже, — сказал он. — А посему я так и придирчив сегодня…
Сергей Яковлевич поцеловал жену в чистенький лобик и спустился к лошадям. За городом пошли незнакомые еще места, из веселеньких рощиц выглядывали светлые дачки. Кучер из уренских старожилов называл хозяев. К удивлению Мышецкого, большинство этих усадеб принадлежало чиновникам его канцелярии.
— С чего бы это? — задумался князь. И хорошо ответил кучер:
— Не на те казак пье, що е, а на те, що буде!
Из-за поворота выскочили на лошадях молодые киргизы в богатых халатах и, окружив коляску, с гиканьем поскакали рядом, скаля желтые крупные зубы: каждый зуб — в ноготь. Местность заметно облысела, и за Кривой балкой открылся в низинке шатер султана, плещущий зелеными шелками.
Едва вице-губернатор выбрался из коляски, как его сразу окружили старики джетаки — волостные старшины. Сергей Яковлевич догадался, что здесь, при ставке султана, они живут на положении рабов-прихлебателей, и щедро раскрыл перед ними кошелек, не забыв оделить каждого джетака.
Из ста рублей, взятых из дому на сегодня, заметно поубавилось.
— Салом алейком! — восклицали джетаки, весьма довольные, и, подхватив Мышецкого за локотки, поволокли в сторону султанской юрты; князь только успевал перебирать ногами…
Внутри шатра, наполненного сумрачным прохладным сиянием, было пестро от обилия ковров, пахло кумысом и чем-то сильно прокисшим. Камышовый остов юрты был сусально вызолочен, а на цепях сидели два здоровенных беркута, скрипели клювами и вращали глазами, налитыми злобной кровью.
Самсырбай-омбу оказался тучным пожилым человеком с противной бороденкой в два-три волоса. На маленькие грязные пальцы его были надеты золотые наперстки, голову покрывала
узорчатая «аракчина» (тюбетейка). На жирных плечах султана лежали, покоробленные от пота, армейские погоны пехотного прапорщика.
Глянул султан на гостя своими узенькими щелочками, спросил весело:
— Чем сашку чистишь? Блестит здорово?
Мышецкий чуть-чуть подвытянул шпагу из ножен — объяснил, чем ее следует чистить, чтобы она была как новенькая. Султан потрогал на нем пуговицы, потеребил шитье мундира, причмокнул губами:
— Ну, садись, тюра [2] . А то мы есть хотим. Тебя ждали… Чего раньше не ехал? Я давно проснулся.
— Сиятельный султан, — ответил Мышецкий с поклоном, — вы бы только знали, как я вас ждал!
Сергей Яковлевич сел, как и все, скрестив под собой ноги в белых штанах (пропали штаны, решил он сразу).
Сбоку к нему подскочил молодой киргиз и показал серебряную вилку.
— Вилка, — сказал он, широко улыбаясь. Султан обратился к Мышецкому почти небрежно:
— А ты дай ему, тюра!
Мышецкий снова раскрыл кошелек и дал. Тогда перед глазами князя сверкнула ложка.
— Ложка! — сказал киргиз, улыбаясь еще шире.
— Дай, — снова велел султан, и Мышецкий снова дал.
— Ножик, — объявил киргиз, растаяв в улыбке. Мышецкий кашлянул и защелкнул кошелек.
— Благодарю вас, — сказал он.
Султанский прихвостень перестал улыбаться и отошел в сторону, встав под беркутами.
— Сиятельный султан, — начал Сергей Яковлевич, — настоятельная необходимость вызвала нашу встречу, и вопросы, кои собираюсь я предложить вам, не терпят отлагательства…
Самсырбай хлопнул в ладоши, и между ним и Мышецким поставили широкое блюдо с бараньими почками. Острым кривым ножом султан быстро кромсал почки на мелкие части.
Мышецкий поправил пенсне и заговорил с настойчивостью:
— Мне стало известно, что казенные земли ваше сиятельство соизволило продать подданным другой державы. Я не посмел бы возражать, знай я, что земли отданы вами бедным киргизам: они истинные хозяева степей. Но вы этого не сделали…
— Погоди, тюра, — остановил его султан. — Каурдак кушать будем, говорить потом будем. Прости, тюра, я руками подам. Бешбармак — гостю почетному!
Он руками накидал обрезки почек на тарелку и протянул ее Мышецкому. Было неприятно, но вице-губернатор стал есть. На время рот ему заткнули.
— Спасибо, сиятельный султан, — снова начал Сергей Яковлевич, отодвигая пустую тарелку. — Итак, вы запродали земли представителям иностранной державы, которые…
Самсырбай кликнул джетаков, чтобы те приблизились.
— Они жиру хотят, — сказал султан.
Мышецкий не понял, и Самсырбай объяснил, как надо оказать почет этим старцам, чтобы они не обиделись на гостя. Делать нечего, Сергей Яковлевич собрал с тарелки жир на ладони и вытянул их перед собой.
— Так? — спросил он.
— Так, так, тюра! — закивал Самсырбай.
Почтенные старцы наклонились и, как собаки, облизали руки Мышецкого; при этом они благодарили его:
— Джаксы булата, тюра, теир джалгасен!.. Самсырбай сказал:
— Теперь ты дай им!
Сергей Яковлевич, начиная злиться, снова раскрыл кошелек. Решил быть напористым.
— Султан, — сказал он, уже без титула, — я вас еще раз спрашиваю: по какому праву вы продали землю подданным германский империи? Эта земля не только ваша…