Однажды после такой затянувшейся беседы Ирина Павловна поднялась ночью на палубу. Ветер гудел в широких полотнищах парусов, невидимые во тьме волны разбивались под форштевнем со звоном, точно стеклянные. Рябинина подошла к поручням и, напрягая зрение, всматривалась в ночную даль. Вдоль северной стороны горизонта поднималась тонкая жемчужно-белая полоска света. Это далеко, за сотни миль отсюда, начали ломаться, наползая друг на друга, гигантские ледяные поля.
Ирина Павловна услышала с кормы чей-то голос и тихо поднялась по трапу на шканцы. Накрывшись кожаным плащом, на бухте каната сидели Галанина и Юрий Стадухин. Девушка вполголоса читала стихи:
С полнощных стран встает заря:
Не солнце ль ставит там свой трон,
Не льдисты ль мещут огнь моря?
Се хладный пламень нас покрыл!
Се в нощь на землю день вступил!..
Песчинка, как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкий прах,
В свирепом, как перо, огне, —
Так я в сей бездне углублен
Теряюсь, мыслью утомлен…
Ирина Павловна узнала ломоносовское «Вечернее размышление при случае северного сияния» и широким взглядом обвела небо. Оно пылало и переливалось сполохами всевозможных красок и оттенков. Казалось, громоздятся необычайные горы драгоценных камней, вспыхивают и вновь угасают гигантские пожары, радуги стремительно падают в море концами своих дуг. С высоты небес веяло холодом, и слышалось легкое потрескивание, как перед началом грозы.
Ирина Павловна глубоко вздохнула, морозный воздух обжег легкие. «Вот и я побывала здесь», — подумала она, вспомнив о муже. Раньше ей только рассказывали, что полярное сияние в высоких широтах издает слабый треск, теперь она сама услышала его. Значит, шхуна уже вошла в арктические воды.
Приближался район научных изысканий.
Отцветающий эдельвейс
Инструктор по национал-социалистскому воспитанию постепенно освоился на новом месте. Выдвинув новые, более живые формы пропаганды, он как-то сразу сделался заметен среди своих коллег по партийной работе. Вскоре он уже добился того, чтобы вся печать Лапландской армии проходила через его руки…
Ему принесли из типографии свежие полосы субботнего номера «Вахт ам Норден», услужливо подкатили через стол большой красный карандаш.
— Это не пойдет, — сказал он, вычеркивая передовицу. — В сорок четвертом году уже нельзя стучать только в барабаны. Надо подслушать голос солдата в блиндаже. Постарайтесь освободить газету от химеры пафоса и пустословия. Время горлопанства кончилось. Нужно раздумье и — опять-таки! — раздумье, ведущее к вере в победу нашего великого дела.
Ему подали сборник статей, составленный из дневниковых выдержек егерей, отрывки из писем на родину. Назывался сборник «Война на севере».
— Не так, не так! — в раздражении зачеркнул заглавие фон Герделер. — Я удивляюсь, чему вас учат в этих жидовских университетах? Вашей фантазии хватает только на схематичное определение географических понятий. Надо придумать такое название, чтобы каждый немецкий юноша и каждая немецкая девушка загорелись желанием прочесть эту книгу.
Красным карандашом он размашисто вывел поперек обложки: «МЫ ДАВНО УЖЕ ПОЛЯРНЫЕ ВОЛКИ!»
— Вот хотя бы уж так, — с удовольствием сказал оберст, — это и то будет звучать заманчивее! А где у вас отдел юмора?.. Ага, и это вы называете юмором? Глупая картинка, где егерь бьет по морде русского комиссара Самуила Шмейерзона? К чертовой матери такой юмор! Позаботьтесь придумать что-нибудь умнее!..
Редактор газеты был беспартийным и очень боялся всяких партийных властей.
— Герр оберст, можно заменить Самуила Шмейерзона Иваном Ивановым. Так, может быть, вам покажется лучше?
— Убирайтесь к черту, — спокойно сказал фон Герделер. — Вы просто дурак… Я еще проверю вашу анкету!
Прежде чем явиться в штаб Дитма, оберст решил познакомиться с его адъютантом. Ему хотелось выведать о командующем Лапландской армией некоторые подробности: каков характер генерала, что он любит в офицере и чего не терпит, когда лучше всего ему представиться?.. Оберст всегда поступал так, готовясь к ответственному приему, и, заранее подготовленный, держался в определенном плане.
От фрау Зильберт он узнал, что адъютант каждый вечер веселится в ее баре, — владелица отеля так и сказала: «веселится». Остальное не составляло особого труда: фон Герделер уже успел заметить, что здешние офицеры «веселятся» только тогда, когда весь мир, отразившись на дне бутылки, кажется им уже давно завоеванным и покорным!
Из старых, еще шведских, запасов инструктор захватил с собой бутылку добротного мартеля и спустился с ней в бар. Адъютант генерала — в звании обер-лейтенанта — оказался бесцветным молодым человеком, рот которого был полон золотых зубов. С первых же слов он заявил, что сегодня у него удачный день: он выгодно приобрел три шкурки голубых песцов.
— Вы бы только видели, какой подшерсток!.. Какие нежные переливы! — восклицал он, подсчитывая количество звезд на этикетке.
Эти «звезды» сделали свое дело: адъютант стал болтлив после первой же рюмки. Инструктор без труда узнал, что генерал Дитм, оказывается, участвовал когда-то в истреблении африканского племени гереро, схватил в джунглях болотную лихорадку и с тех пор страдает болезнью печени, — являться к нему на прием надо не раньше, чем через день после очередного приступа.
Склонившись к уху инструктора, адъютант доверительно выбалтывал:
— Если у его превосходительства болит печень, это отражается на всей армии. Когда вы, герр инструктор, посетите наши позиции на Западной Лице, то спуститесь в «Долину смерти»…
— «Долина смерти», — задумчиво повторил фон Герделер. — Я что-то слышал о ней еще в Осло… Она что, действительно существует?
Адъютант придвинулся к оберегу и доверительно шепнул ему только одно слово:
— «Лакс-Фанг»…
— Я не совсем понимаю вас.
— Операция «Лакс-Фанг», — пояснил адъютант. — Мой генерал ее разработал, мой фюрер ее одобрил. Нам очень хотелось в Мурманск, и мы запросили у финнов согласия на всеобщее наступление. Без Маннергейма нам одним было нечего делать. Курносым вменялось в обязанность ударить от Кестеньги на Беломорск. А мы бы тогда смяли здесь русскую оборону и вышли бы к Кольскому заливу. Но финны наклали в штаны, и в результате получилась такая каша!..
— Вот как? — призадумался фон Герделер. — А я думал, что «Долина смерти» — это сплошная большевистская пропаганда!
Адъютант, прожевывая сардинку, пьяно хохотнул:
— Ха! Какая же это пропаганда, если «Долина смерти» обозначена на всех наших картах… Идешь три километра — и все кресты, кресты, кресты. Целую рощу полярных берез вырубили для них около Киркенеса. И на каждом кресте — цветок эдельвейс… Да-да, в те дни мы все носили траур!..