— Страна Высокого неба? Да, это место, где мыши сильнее вепрей.
Окэцу-химэ усмехнулась. В свете очага ярко блеснули ее красивые зубы.
— А как называется эта страна? — холодно спросил он, чтобы сменить тему разговора.
Она не ответила, пристально глядя на его мощные плечи. Он раздраженно повел бровями и повторил свой вопрос. Окэцу-химэ, словно опомнившись, с игривой усмешкой в глазах сказала:
— Эта страна? Это — место, где вепри сильнее мышей.
Тут у входа послышался шум, и пятнадцать молодых женщин не спеша вошли в пещеру, словно им не пришлось идти сквозь бурю. Все они были краснощекие, с высоко подвязанными черными волосами. Обменявшись дружескими приветствиями с Окэцу-химэ, они бесцеремонно уселись вокруг растерявшегося Сусаноо. Яркие ожерелья, блеск серег в ушах, шелест одежды — все это заполнило пещеру, и сразу стало тесно.
Началась веселая пирушка, которую так непривычно было видеть в дремучих горах. Сначала Сусаноо, как немой, только и делал, что молча осушал чарку за чаркой, но потом, опьянев, стал громко смеяться и говорить. Пещера гудела от хмельных голосов женщин — кто играл на кото, украсив себя яшмой, кто распевал любовные песни с чаркой в руке.
Меж тем наступила ночь. Старуха подбросила в очаг поленьев и зажгла несколько масляных светильников. В их ярком, словно днем, свете он, совершенно пьяный, переходил из объятий одной женщины в объятия другой. Шестнадцать женщин вырывали его друг у друга, завлекая на разные голоса. Наконец Окэцу-химэ, не обращая внимания на гнев сестер, прочно захватила его в свои руки. И, забыв о буре, о горах, о Стране Высокого неба, он словно утонул в чарующем аромате, наполнявшем пещеру. И только старуха, похожая на обезьяну, тихо забившись в угол, с сардонической усмешкой взирала на беспутство пьяных женщин.
25
Наступила глубокая ночь. Иногда падали на пол со звоном пустые кувшины и блюда. Шкуры, покрывавшие пол пещеры, совершенно промокли от стекающего со стола сакэ. Женщины были мертвецки пьяны. Из их ртов вырывался лишь бессмысленный смех или тяжелые вздохи.
Старуха встала и один за другим погасила масляные светильники. Теперь пещера освещалась только светом кисло пахнущих головешек, слабо тлеющих в очаге. И в этом свете смутно вырисовывалась громоздкая фигура Сусаноо, измученного объятиями женщин.
Проснувшись на следующее утро, он увидел, что лежит один на ложе из шкур и шелка, устроенном в глубине пещеры. Вместо циновок из осоки под ним благоухали лепестки цветов персика. Странный сладковатый аромат, наполнявший пещеру со вчерашнего дня, оказывается, был ароматом цветов персика. Некоторое время он лежал, сопя носом и рассеянно разглядывая потолок пещеры. Перед ним, будто сон, пронеслась вся безумная ночь. И непонятная злость сразу же охватила его.
— Скотина! — простонал он и стремительно вскочил с постели. Вверх взметнулось облако персиковых лепестков.
Старуха, как ни в чем не бывало, готовила завтрак в пещере. Куда же девалась Окэцу-химэ? Ее не было видно. Он поспешно обулся, сунул за пояс массивный меч и, не обращая внимания на приветствие старухи, решительно вышел из пещеры.
Легкий ветерок тут же выдул из него весь хмель. Он взглянул на посвежевшие верхушки деревьев, шелестевшие на другом берегу горной реки. В небе, над лесом, высились острые зубцы гор, словно бы обтянутые кожей, белесой, как туман, опоясавший горы. Вершины этих огромных гор, уже освещенные утренним солнцем, глядели на него сверху вниз, будто молча насмехались над его вчерашним беспутством.
Глядя на лес и горы, он вдруг с отвращением, доходящим до тошноты, подумал о пещере. Теперь ему казалось, что и огонь очага, и сакэ из кувшинов, и цветы персиков испускали отвратительный смрад. А женщины казались ему скелетами, разукрашенными румянами и пудрой, чтобы прикрыть тлетворный дух. Он глубоко вздохнул и, понурившись, направился к висячему мостику, сплетенному из веток глициний.
Но тут до его слуха явственно донесся веселый женский смех, разнесшийся эхом в тихих горах. Он невольно остановился и повернулся в ту сторону, откуда донесся смех.
По узкой горной тропе, пролегавшей у пещер, шла еще более красивая, чем вчера, Окэцу-химэ в сопровождении пятнадцати сестер. Заметив его, она тут же поспешила ему навстречу, и подол ее шелкового кимоно, сверкая, развевался на ходу.
— Сусаноо-но микото! Сусаноо-но микото! — защебетали, словно птицы, женщины, окружив его. Их голоса поколебали сердце Сусаноо, уже вступившего было на мостик, и, изумляясь своему малодушию, он почему-то улыбнулся и стал ждать их приближения.
26
С тех пор Сусаноо, в окружении шестнадцати женщин, стал вести распутную жизнь в пещере, похожей на весенний лес.
Месяц пролетел, словно миг. Он пил каждый день сакэ и в горной реке ловил рыбу. В верховьях реки был водопад. Вокруг него круглый год цвели персики. Каждое утро женщины ходили к водопаду омывать свою кожу в воде, напоенной ароматом цветущих персиков. Нередко и он поднимался до восхода солнца и шел по бамбуковой чаще до далекого верховья, чтобы омыть свое тело вместе с женщинами.
Величественные горы, лес за рекой превратились теперь для него в мертвую природу, не имевшую с ним ничего общего. Он уже не чувствовал восхищения, вдыхая на закате воздух печально-тихой речной долины. Более того, он даже не замечал этой душевной перемены в себе и спокойно наслаждался призрачным счастьем, встречая каждый день вином.
Но однажды ночью, во сне, он увидел с горы Страну Высокого неба. Она была освещена солнцем, и полноводная Тихая небесная река сверкала, как хорошо закаленный меч.
Стоя на сильном ветру, он разглядывал раскинувшуюся внизу землю, и невыразимая тоска охватила его вдруг. Он громко заплакал. Рыдания разбудили его, и он почувствовал на своей щеке холодные капли слез. Поднявшись на ложе, он оглядел пещеру, освещенную слабым светом тлеющих в огне головешек. Рядом спокойно дышала Окэцу-химэ, от нее пахло вином. Не было ничего необычного в том, что Окэцу-химэ спала рядом, но, взглянув на нее, он увидел, что она была странно похожа на мертвую старуху, хотя черты ее красивого лица не изменились.
Стуча зубами, со страхом и отвращением он осторожно выполз с теплого ложа, быстро оделся и крадучись, так, чтобы его не заметила даже старуха, похожая на обезьяну, улизнул из пещеры.
На дне черной ночи был слышен только шум горной Реки. Проворно перебравшись через висячий мостик, он нырнул, как зверь, в бамбуковые заросли и стал пробираться в глубь леса. Лес стоял молчаливо, листья на деревьях не шелестели. Блеск звезд, холодная роса, запах мха — все теперь излучало странное очарование.
Он шел, не оглядываясь, до рассвета. Рассвет в лесу был прекрасен. Когда небо над елями и тсуга заполыхало огненными красками, он несколько раз громко крикнул, словно празднуя свое освобождение.
Вскоре солнце уже стояло прямо над лесом. Увидев горных голубей, сидящих на верхушках деревьев, он пожалел, что не взял лук и стрелы. Но в лесу было много диких плодов, и он мог утолить голод.