Что касается Феникса, то он был сверх всякой меры доволен этим маленьким происшествием. Однако, вернувшись домой, он тут же принялся сочинять новую оду (естественно, ода посвящалась ему самому). Он считал, что оды, исполненные накануне служителями его культа, были чересчур грубоваты. Его собственная ода начиналась так:
По скромности и красоте
Не сыщешь Фениксу равных на свете.
Дети уже давно спали в своих постелях, а он все еще пытался изловчиться и урезать вторую строку — да так, чтобы при этом в ней осталось все, что он изначально хотел сказать.
Что и говорить, поэзия — сложная штука.
— Но теперь мы целую неделю не сможем никуда летать на ковре! — сказал Роберт.
— А я так только рада, — ни с того ни с сего заявила Джейн.
— Рада? — вскричал Сирил. — Рада?
Дети только что покончили с завтраком, главным блюдом которого было мамино письмо (правда, пожирали они его всего лишь глазами). Там говорилось, что всем четверым нашим приятелям следовало явиться на Рождество к их линдхерстcкой тетке, а уж там к ним присоединятся и папа с мамой. Теперь письмо лежало на столе посреди прочих объедков, одним концом впитывая разлитый Робертом жир, а другим — прочно увязнув в горке фруктового желе.
— Вот именно, рада, — сказала Джейн. — А то уж слишком много всяческих чудес случается в последнее время. Это как на прошлогодних каникулах у бабушки. Помните, у нас тогда было по семь праздников на неделе, а от шоколадок, конфет и прочих пирогов вообще спасенья не было? Нет уж, пусть хотя бы на недельку все станет как всегда — без волшебства и приключений.
— А мне так очень не нравится скрывать что-либо от мамы, — вступила Антея. — Сама не знаю почему, но от этого я чувствую себя злой и испорченной девчонкой.
— Если бы только нам удалось заставить ее поверить в ковер, мы бы повезли ее в самые чудесные места на свете, — задумчиво произнес Сирил. — Все дело в том, что нам поневоле приходится быть злыми и испорченными… Если, конечно, мы и впрямь такие — лично я в этом не уверен.
— Я уверена, что мы не такие, но чувствую себя именно такой, — сказала Антея. — И мне от этого плохо.
— Было бы хуже, если бы ты была уверена, что ты такая, но при этом ничего не чувствовала, — вставил Роберт. — Тогда тебе вообще было бы на все наплевать.
— И ты бы стала, как говорит папа, «закоренелым преступником», — резюмировал Сирил и, подобрав со стола мамино письмо, тщательно обтер его напитавшиеся жиром и желатином концы своим носовым платком, который от этой операции не стал ни чище, ни грязнее (как видно, ему это было не впервой).
— Ладно, к тетке мы все равно поедем только завтра, — сказал Роберт с самым невинным выражением на лице, — а пока давайте не будем выставлять себя неблагодарными дураками и тратить целый день на разговоры о том, как ужасно не посвящать в свои секреты мамочек. К тому же, нашу мамочку Антея раз восемнадцать пыталась просвятить, и все без толку. Забирайтесь-ка лучше на ковер и подумайте как следует, что бы нам этакое загадать. А уж покаяться-то мы успеем — у нас для этого вся следующая неделя впереди.
— Точно! — поддакнул Сирил. — По-моему, он говорит дело.
— Послушайте! — сказала Антея. — В Рождество почему-то всегда хочется быть доброй и милосердной — не то что в другие дни. Давайте попросим ковер перенести нас в такое место, где бы нам подвернулся случай сделать что-нибудь доброе и милосердное! — Немного поколебавшись, она добавила: — Ну, хорошо, пусть это будет одновременно и захватывающим приключением.
— Я не против, — согласился Сирил. — Мы же не будем знать, куда нас забросит ковер и что с нами случится. Это будет здорово! Нам лучше одеться потеплее на тот случай, если…
— …Если нам вдруг придется спасать из-под снега замерзающих путников, как этим миленьким сенбернарчикам! — сказала, внезапно заинтересовавшись, Джейн. — Правда, тогда еще придется повязать вокруг шеи бочоночки с бренди.
— Или увидеть, как богатый старик подписывает завещание (еще чаю, пожалуйста!), а потом прячет его в потайном шкафу, — вступил Роберт. — Представляете, вот будет шик, когда после долгих лет нищеты и лишений вдруг появимся мы и покажем законному наследнику, где оно лежит!
— Ага, — подхватила Антея, — а еще мы можем попасть в какой-нибудь немецкий город, где на продуваемом всеми ветрами чердаке страдает бедная, голодная и больная детка-малютка…
— У нас нет ни одного немецкого пенни, — прервал ее Сирил, — а потому твой план не проходит. Нет уж, что до меня, так я бы желал оказаться на войне и раздобыть для нашего главного генерала какие-нибудь страшно секретные сведения. И чтобы за это он сделал меня лейтенантом или разведчиком — или на худой конец гусаром.
После того как убрали со стола и Антея хорошенько промела ковер, все четверо чинно расселись на мягком ворсе и в один голос принялись звать Феникса. Его решили взять специально для того, чтобы он полюбовался на добрые и милосердные дела, которыми они собирались отметить наступающее Рождество.
Феникс не замедлил появиться, и когда улеглась последняя суматоха, Антея загадала желание.
Потом все быстро зажмурились, чтобы лишний раз не видеть, как весь мир у них перед глазами перевернется вверх тормашками.
Когда через некоторое время дети открыли глаза, они по-прежнему сидели на ковре, а ковер по-прежнему лежал на своем месте посреди детской комнаты их камдентаунского дома.
— Эге! — сказал Сирил. — Это еще что за шуточки?
— Может быть, он поизносился? То есть, я хочу сказать, перестал быть волшебным? — озабоченно спросил Роберт Феникса.
— Ни в коем случае! — заверил его Феникс. — Ну-ка, напомните мне, что это вы там загадали?..
— Ой, я, кажется, уже догадался! — произнес Роберт с глубоким омерзением в голосе. — Он хочет, чтобы мы вели себя, как все эти пай-мальчики и пай-девочки из воскресных журналов. Помните, как там кончаются сказки? Ничего себе, удружил!
— Ага, так он хочет сказать, что мы можем делать добрые и милосердные дела, прямо не выходя из дома? Хочет, чтобы мы таскали уголь кухарке и шили одежду для голопузых дикарей? Не знаю как вы, а я пас. И надо же только додуматься до такого, да еще в последний день! Слушай меня внимательно! — твердым и решительным голосом обратился Сирил к ковру. — Мы желаем отправиться в какое-нибудь захватывающее и потрясающее место. Мы не желаем делать добрые дела здесь, слышишь? Где-нибудь в другом месте, но только не здесь. Ну, а теперь, поехали! — И он взмахнул рукой.
Послушный ковер немедленно рванул с места, и в следующую секунду четверо детей и одна птица уже изо всех сил старались распутать клубок из своих рук, ног, крыльев и когтей, образовавшийся в результате стремительного приземления на какую-то ровную и твердую поверхность. Эта задача немало осложнялась тем, что вокруг царила кромешная тьма.