– Вы можете не только сегодняшний ужин пропустить! – рявкнул майор, скрипнув зубами. – Вам в общей сложности может грозить до восьми лет строгого режима!
– Молодой человек, что вы так кричите? – перебила его легкомысленная Глаша и кокетливым жестом поправила голубоватые волосы под панамкой. – Мы и так очень строго соблюдаем режим, за этим следит Альбина Ивановна!
– Крепкие бабки! – проговорил Лицевой, нервным движением сломав карандаш. – Ну ничего, мы и не таких раскалывали! Последний раз спрашиваю – ваши фамилии!
– Лично моя фамилия – Звездопадова! – гордо сообщила Глаша. – Эвелина Звездопадова! Возможно, вам эта фамилия знакома? – И она снова кокетливо поправила волосы.
– Как это – Эвелина, если ваша подельница называет вас Глашей? – осведомился внимательный майор.
– Не слушайте ее, молодой человек! – вступила в разговор Глашина подруга. – А ты, Глаша, не вводи его в заблуждение! Тоже мне – старая кокетка!
– Эвелина Звездопадова – это мой сценический псевдоним, – проговорила Глаша. – И я так с ним срослась, что теперь откликаюсь только на него...
– Ах, псевдоним?! – обрадовался Лицевой. – Кличка, значит? Погоняло уголовное?
– Когда-то это имя красовалось на афишах! – мечтательно протянула старушка, воздев глаза к потолку. – Возможно, молодой человек, оно попадалось вам на глаза...
– Ага, в самом низу, мелким шрифтом! – вставила Даша. – И это было так давно, что майора еще и на свете не было, так что он никак не мог видеть эти афиши!
– Лицевой, долго будет продолжаться этот цирк? – осведомилась молчавшая до сих пор Элла Арнольдовна.
– Цирк? – Глаша, она же Эвелина, услышала знакомое слово и оживилась. – Однажды я выступала в цирке! Это был замечательный номер – женщина и змея...
– И в какой из этих ролей выступала ты? – подпустила шпильку подруга.
– Где вы раскопали эти чучела? – процедила подполковница. – По-моему, с ними все ясно...
– Разрешите доложить, – ответил Лицевой. – Они были задержаны при чрезвычайно подозрительных обстоятельствах. Вошли в помещение «Снег-банка» и потребовали мороженого! Охранник проявил бдительность и вызвал нашего сотрудника, а тот сверился с ориентировкой и запросил группу захвата...
– Я же говорила тебе, – Даша строго взглянула на Глашу, – я же говорила, что это не кафе-мороженое...
– Ну, я ошиблась... – смущенно ответила вторая старушка. – Раньше там было кафе «Снежок», я прочитала – «Снег», думала, просто название изменили...
– Мое мнение, – заявил майор Лицевой, – они отлично маскируются! Попросту ваньку валяют...
– Ага, маскируются! А возраст – это тоже маскировка? Согласно ориентировке, Нинке Клещ сорок четыре года, а Зинке Гвоздь – сорок шесть. А этим вашим артисткам, наверное, все девяносто...
– Как вы смеете, женщина? – возмутилась Глаша. – Мне всего семьдесят восемь! Даша, конечно, постарше...
– Это кто это постарше? – перебила ее подруга. – На самом деле я моложе тебя на три месяца, а что ты в паспорте год переправила, это отдельный вопрос...
– Молчать! – заорал Лицевой, ударив кулаком по столу.
В это время дверь кабинета приоткрылась, и в него заглянул растерянный милиционер.
– Товарищ майор! – проговорил он, найдя глазами Лицевого. – Там до вас какой-то доктор...
– Какой еще доктор? – раздраженно отмахнулся майор. – Не видишь – я занят?
– Вот и я говорю – товарищ майор занят, а он все равно...
Милиционер не договорил. Его отодвинула в сторону сильная рука, и в кабинет вошел коренастый мужчина лет сорока в белом халате, с угольно-черной бородой и мрачными глазами. За ним следовали два плечистых санитара.
– До меня дошли сведения, что у вас находятся две мои пациентки! – произнес доктор густым басом, каким разговаривали волжские бурлаки и капитаны пиратских кораблей.
Он повернул голову и увидел двух старушек.
– А, вот вы где! – пророкотал доктор укоризненно. – Что же вы, Даша и Глаша, ушли, никому не сказав... Разве вы не помните, что сегодня на ужин ваша любимая запеканка с клюквенным киселем?
– Это все она! – захныкала Глаша. – Пойдем да пойдем... мороженого, говорит, купим...
– Кто вы такой? – опомнился майор Лицевой.
– Доктор Арзумян, – представился бородач, – главный врач городской психиатрической больницы...
– Ах, психиатрической? – оживилась Элла Арнольдовна. – Ну, тогда все ясно... можете забирать своих пациенток! А то еще немного – и мы сами к вам попадем в качестве пациентов!
Санитары подхватили старушек и повели их к выходу. Впрочем, те нисколько не сопротивлялись – видимо, помнили об ожидающей их творожной запеканке. Напоследок правда та, которую называли Глашей, умудрилась стянуть с Вики модную белую кепку с козырьком и бросить ей на колени свою детскую панамку.
– Махнемся не глядя? – задорно предложила она.
– Эй, отдайте! – встрепенулась Вика, но санитар уже подхватил обеих беглянок и вывел за дверь.
Слышно было, как они распевают на два голоса детскую присказку: «Меняй, меняй, а после не пеняй...»
– Значит, благодарность в приказе? – проговорила Элла Арнольдовна, едва дверь закрылась за бородатым психиатром. – Хорошо, Лицевой, что ты не успел выйти с этим к руководству! Как же ты, майор, так опростоволосился?
– Виноват! Сам не знаю, как это получилось... – обреченно ответил майор. – Ориентировка ввела в заблуждение!
– Ориентировка! – передразнила его подполковница. – Головой думать надо! Ты же майор все-таки!
– А с этими что делать будем? – Лицевой взглянул на непривычно молчаливых Вику и Нику.
– Пока в камеру их, – распорядилась подполковница, – там разберемся...
– А у нас все камеры переполнены, – пожаловался Лицевой. – Вы же знаете, вчера футбол был.
– Тогда отправь в прокуратуру, у них в следственной части есть свободные камеры!
Вику и Нику вывели в коридор. Под конвоем двух молчаливых милиционеров они спустились во двор, где их уже ждала милицейская машина с зарешеченными окнами.
Подруг втолкнули в эту машину, дежурный открыл ворота, и они выехали на улицу.
На турбазе «Золотой петушок» разыгрались нешуточные страсти.
Дело началось еще две недели назад, когда плановая ревизия из области обнаружила значительную недостачу продуктов, закупленных для кухни.
Подозрения естественным образом пали на кладовщицу Евдокию Смородину. Евдокия всячески отпиралась, прямых улик против нее не было, но директор, строгий и принципиальный Лев Николаевич Беленький, потребовал, чтобы кладовщица написала заявление и уволилась по собственному желанию.