— За что? Ты вся дрожишь.
Он переступил порог и присвистнул.
— Ух ты. Никогда не видел ваш дом изнутри. Он великолепен.
Джози ввела его в гостиную. Она хотела было убрать пальцы с его руки, но он накрыл их ладонью, и она чуть не расплакалась.
— Адам, это Хелена. А это моя мать, Маргарет Сиррини.
— Мы несколько раз встречались, — приветливо кивнул Адам. — Но все равно приятно быть официально представленным вам обеим.
Брови Маргарет поползли вверх.
— Вы — наш почтальон.
— Да.
— Глазам своим не верю, — засмеялась она. Дурное настроение, владевшее ею вот уже вторую неделю, точно рукой сняло. — Ох, Джози, Джози.
Адам с любопытством взглянул на Джози. Та лишь покачала головой, черпая силы в ощущении его ладони на ее руке. «Только не убирай руку, — мысленно взмолилась она. — Не отнимай пальцев».
— Я хочу извиниться перед вами за мою дочь, — со смешком произнесла Маргарет. — Она не слишком опытна в подобных делах. Я не раз замечала, что она проявляет повышенный интерес к почте, но мне и в голову не приходило, что она неравнодушна к почтальону. Джози, милая, он каждый день появляется у нас на крыльце вовсе не ради твоих прекрасных глаз. У него такая работа. Он ко всем приходит. — Маргарет поднялась и приблизилась к ним, не опираясь на палку; она не любила демонстрировать гостям свою немощь. — Ситуация определенно неловкая. Если хотите уйти, молодой человек, не стесняйтесь. Вы не давали никаких обязательств.
— Вообще-то я уже который год появляюсь у вас на крыльце исключительно ради прекрасных глаз вашей дочери. Всего доброго, миссис Сиррини.
Не выпуская руки Джози, он развернулся и повел ее к выходу.
— Я так понимаю, про служанку, которая, того и гляди, наведет на меня порчу, ты тоже не шутила? — поинтересовался он, когда они очутились за дверью.
Не успела Джози ответить, как дверь снова распахнулась и на крыльце появилась Хелена собственной персоной.
— Олдси, — позвала она и что-то протянула Джози.
Та заколебалась, не желая выпускать руку Адама, но служанка сделала нетерпеливый жест. Она хотела, чтобы Джози протянула ладонь. Джози покосилась на Адама, потом неохотно разжала пальцы. Хелена немедленно положила ей на ладонь четвертак и три небольших раскрашенных камешка.
— Это тебя беречь.
Джози не удивилась бы, если бы после этого Адам счел за лучшее спастись бегством.
— Спасибо, Хелена.
Служанка обернулась к Адаму и погрозила ему пальцем.
— Олдси любить почта. Вести себя хорошо.
С этими словами она развернулась и скрылась в доме.
Некоторое время оба молчали. Джози рассматривала свою ладонь. Адам рассматривал дверь.
— Мне уже можно начинать бояться? — поинтересовался он наконец.
— Всего-то три оранжевых камешка, — сказала она, демонстрируя ему ладонь. — Ты еще легко отделался.
Он обхватил ее руку своей и поднял повыше, чтобы получше разглядеть камни. Что-то он подозрительно часто начал к ней прикасаться. К чему бы это?
— И что же означают эти три камня?
— Что ей не все равно.
Адам рассмеялся и прикрыл ее ладонь.
— Тогда она мне нравится. Идем. — Он повел ее к своему внедорожнику и помог усесться.
Пока они ехали, царило неловкое молчание. Джози то и дело косилась на него, желая сохранить в памяти каждую секунду и в то же время пытаясь сообразить, когда лучше спросить его, зачем он это затеял. Может быть, лучше подождать до конца вечера? Возможно, к тому моменту она все поймет сама. В конце концов Адам откашлялся и попросил:
— Ну, расскажи мне о твоей матери.
Джози смущенно заерзала.
— Что ты хочешь узнать?
— Она всегда такая?
— Я же пыталась тебя предупредить.
— Она у тебя уже в возрасте.
— Когда я родилась, ей было сорок семь. А отцу — шестьдесят девять.
Он негромко присвистнул.
— Либо ты была для них неожиданностью, либо, наоборот, тебя очень долго ждали.
— Я до сих пор пытаюсь это выяснить.
— Я тоже, — произнес он задумчиво. — У тебя дома я немного отвлекся. Я уже говорил, что ты сегодня очень красивая? Эта кофта мне всегда на тебе нравилась.
Она обернулась к нему.
— Ты запомнил эту кофту?
Он кивнул.
— Ты была в ней в тот день, когда я впервые тебя увидел.
Да, если у нее и оставались какие-то сомнения, теперь они развеялись начисто. Кофта и вправду была волшебная.
— Только не проси меня ее снять.
— Что?
— Ой, нет, я не так выразилась, — поспешно пояснила она. — Просто я надела под нее водолазку, а она оказалась слишком обтягивающей. В общем, выглядит это не слишком пристойно.
Он с улыбкой покосился на нее.
— Ну все, ты меня заинтриговала.
Джози отвернулась.
— Просто не верится, что я произнесла это вслух. Это одна из тех вещей, которых я ни в коем случае не собиралась говорить.
— У тебя что, целый список заготовлен? — поинтересовался он. — Кстати, непристойные женщины — моя слабость.
— Ты тоже сегодня выглядишь очень мило, — попыталась она сменить тему.
— Я готов снять свитер, если ты попросишь, — предложил Адам. — Ничего непристойного обещать не могу, зато у меня есть несколько весьма занятных шрамов.
— Послушай, тебе не кажется, что наш разговор зашел слишком далеко? — вздохнула Джози.
Но Адам только рассмеялся.
— Да, на тот случай, если я забыл сказать тебе тогда ночью. Мне было очень весело.
Банкет должен был состояться в здании Организации ветеранов иностранных войн. Повсюду были развешаны цветные бумажные ленты и гирлянды, столы ломились от закусок и десертов. Но самое первое, что привлекало внимание при входе, был смех. Он эхом разносился по всему залу.
Эту работу Адам нашел по чистой случайности. Он жил в Болд-Слоупе уже несколько месяцев, но еще продолжал проходить программу реабилитации и однажды от скуки разговорился со своим почтальоном. Оказалось, что тот в ближайшее время уходит на пенсию, а на его участок переведут одного из его коллег. По этому случаю на почте искали новых работников. Адам решил, что ходьба пойдет на пользу его больной ноге, и устроился в почтовое отделение на испытательный срок. Позднее ему выделили собственный участок и он начал работать на полную ставку.
Очень скоро он выяснил, что центральное отделение почтовой службы Болд-Слоупа служащие между собой называют Горнолыжным бюро. Больше половины разносчиков почты приехали в Болд-Слоуп покататься со склонов да так и остались здесь навсегда. У половины из них были какие-то травмы. Все они рассказывали об этом со смехом, как о деле давным-давно прошедшем. Сами они вернулись к катанию на лыжах. О травмах Адама им было известно, и он не сомневался, что они гадают, почему он до сих пор здесь, если больше не катается на лыжах. Никаких вопросов, впрочем, ему не задавали. Похоже, все инстинктивно чувствовали, как болезненно он воспринимает все произошедшее с ним.