– Ну где же автобус? – хохотали они. – Почему он опаздывает? Мы въедем в Москву на русском автобусе…
Разведка докладывала фон Боку, что в рядах Красной Армий отсутствует тяга к отступлению, русские уверены в том, что сумеют отстоять столицу. Звонок от Клюге:
– Я получил приказ для пятнадцатой дивизии! Теперь этой дивизии можно приказывать что угодно, ибо ее больше не существует: в полном составе она отправилась в рай.
Фон Бок соединил себя с Гудерианом.
– Где вы сейчас? – спросил фельдмаршал.
– Сижу в кабинете Льва Толстого, в Ясной Поляне.
– Надеюсь, вы возьмете Тулу?
– Мне было бы легче написать «Войну и мир»…
29 ноября Г. К. Жуков позвонил Сталину с фронта и уверенно сообщил, что противник выдохся, настает момент, когда его можно гнать обратно. Сталин очень экономно использовал резервы Ставки, которые собрал в условиях строжайшей секретности, и маршалу Шапошникову он сказал, что тратить их в обороне нет смысла:
– Они понадобятся нам для прыжка вперед …
Одновременно с жесткой обороной столицы Красная Армия наносила удары в районе Тихвина и Ростова, чтобы группы фон Лееба и фон Рундштедта не могли оказать поддержку войскам «Центра», собранным под жезлом фельдмаршала фон Бока. В этой обстановке, когда все было накалено до предела, в кабинетах Генштаба даже странно было слышать архивежливые распоряжения маршала Шапошникова:
– Я прошу вас, голубчик… Надеюсь, я в вас не ошибся, голубчик… Что же вы, голубчик, подвели меня, старика?
ПРИМЕЧАНИЕ.
Когда во главе разведки Генштаба стоял генерал Ф. И. Голиков, на сообщениях Рихарда Зорге из Японии им ставились резолюции: «Провокационная дезинформация!» Теперь Голиков был отстранен, и Рихарду Зорге поверили, когда он предупредил, что сейчас Япония будет занимать выжидательное положение. Потому можно без боязни снимать с Дальнего Востока дивизии, что стояли, выставив штыки, против Квантунской армии. Началась срочная переброска войск на Запад: для перевозки каждая дивизия требовала до сорока составов: эшелоны шли почти впритык один к другому и только по ночам, почему и не были обнаружены германской авиаразведкой. Немцы видели на фронте полураздетых и неподготовленных ополченцев, взятых прямо от станка, и думали, что если русские посылают в бой рабочих, значит, они «выдохлись». Однако из глубин Сибири на них уже накатывалась гроза свежих мощных дивизий…
* * *
– Измена! – услышали от Гитлера. – Нас предали…
Франц Гальдер в своем дневнике от 30 ноября дописывал аккордную фразу: «Очевидно, в ОКВ не имеют никакого представления о состоянии наших войск и носятся со своими идеями в безвоздушном пространстве». На крики фюрера об измене Гальдер не реагировал, чтобы с этим делом разбирались другие, и в покои «Вольфшанце» уже спешил адъютант фюрера – Рудольф Шмундт:
– Мой фюрер, где измена? Кто нас предал?
– Рундштедт! Самолет – на заправку. Летим в Полтаву…
В самолете Гитлер уже не сдерживал ярости:
– Кто бы мог подумать? Тимошенко вышиб танки Клейста из Ростова, а Рундштедт отводит войска за реку Миус.
Миус, начинаясь с Донбасса, впадал в Азовское море.
– Ответственный рубеж, – сказал Шмундт.
– Да! Рундштедта сразу арестуем… Вот когда в трибунале его приставят к стенке, тогда он задумается!
Радиостанция самолета передала в Полтаву, что фельдмаршал Гердт фон Рундштедт приказом, отданным под облаками, отставлен от службы. Рундштедт, которому терять уже было нечего, сам же и встречал Гитлера на полтавском аэродроме. Но уже с новым вариантом стратегии.
– Не за Миус! – рявкнул он, когда фюрер появился на трапе самолета. – Не за Миус, а лучше сразу за Днепр отвести наши войска, пока еще не поздно, и убраться в Польшу, где нас так любят…
Гитлер уже протянул пальцы, чтобы рвать с фельдмаршала рыцарский крест, но Рундштедт, сделав шаг назад, мужественно загородил свои ордена ладонью:
– Э-э. Прошу помнить, что я – аристократ! А для получения пощечин у вас, фюрер, всегда найдутся другие люди, которые не стыдятся доедать за вас картофельные оладьи. Скоро исполняется девятьсот лет, почти тысячелетие, с той поры, как мои предки занимались только военным ремеслом, а это что-нибудь да значит!
Гитлер убедился, что «оппозицией» в ставке Рундштедта и не пахнет: просто старик выбился из сил. Фельдмаршал логично доказывал фюреру, что всякое продвижение невозможно:
– Нужна оперативная пауза, чтобы наложить бинты на свежие раны. Наш отход оправдан тактическими соображениями.
– Но… Клейст, Клейст, Клейст! – изнывал фюрер. – Как он мог позволить себе оставить Ростов?
Геббельс с 21 ноября трубил по радио, что ростовчане встречали танки Клейста цветами. Теперь решили дать сообщение, что Ростов сдали не Красной Армии, а… гражданскому населению. В сводке ОКВ было сказано: «Большевики, возможно, выпустят теперь сообщение, что они обратно отвоевали Ростов, но об этом не может быть и речи…»
Абсурд немыслимый! Но умнее ничего не придумали.
В снегах под Москвою и на юге России складывалась та самая обстановка, когда одни сейчас с грохотом будут рушиться с пьедестала былой власти, а другие взлетят выше…
Среди взлетевших окажется и генерал-лейтенант Паулюс!
В конце ноября Паулюса навестил Фриц Фромм, командующий резервами вермахта, много знавший и немало понимавший.
– Я в прострации! – сказал он. – Фюрер трясет меня, чтобы срочно выискивал новые источники для пополнений. А я уже и так набрал для вермахта всякой сволочи… под мобилизацию попали даже педерасты, а теперь думаю, не пора ли выставить из тюрем наших уголовников? Летняя кампания ничего не решила, – заявил Фромм, – а если войну продолжать, от Германии останутся одни дыры.
– Принимайте первитин, – советовал Паулюс. – Говорят, он вреден, но если в меру… от тика я избавился!
Его расстроило письмо Рейхенау, подтверждающего именно то, что сейчас высказал генерал Фромм: «Достигнута та граница, когда тетива лука натянута до предела…» Это письмо Паулюс показал жене, и Елена-Констанция сказала:
– За Шестой армией тянется очень дурная слава.
– Где? – не сразу понял ее Паулюс.
– Там, где эта армия воюет… в России!
Боевая слава 6-й армии была как раз очень хорошая, но дурная слава тащилась за Рейхенау, командовавшим этой армией. В вермахте многих коробило от болтовни Рейхенау, у которого получалось так: «Я и фюрер, фюрер и я, фюрер сказал, но я добавил… фюрер согласился». Гитлер был извещен о партийном фанфаронстве Рейхенау, но многое извинял ему, видя в нем убежденного национал-социалиста. Паулюс знал, что Рейхенау точно исполнял знаменитый «приказ о комиссарах», расстреливая пленных коммунистов, наконец, буквально на днях (10 октября 1941 года) Рейхенау издал бесчеловечный «Приказ на твердость».