– Вы, капитан, из какой армии? – Нейдгардт ответил, что из 6-й. – А вас не пугает то обстоятельство, что вы летите в одном самолете с новым командующим именно этой армией?
– Это никак не изменит моих взглядов. Мы можем вешать или целовать русских в задницу – все равно мы останемся для них только разрушителями той жизни, которая их вполне устраивала.
Паулюса смущал странный диалект его языка:
– Не пойму. Вы, наверное, баварец? Или, может, пруссак?
– Нет, я… петербуржец. Сын последнего калужского губернатора. А если копнуть глубже, то я племянник премьера Столыпина и министра иностранных дел Извольского. Теперь, как видите, я офицер непобедимого германского вермахта.
Паулюс всегда испытывал слабость к аристократии, и, глянув на дремлющего в кресле Кутченбаха, он сказал:
– Напрасно я тащу своего захудалого барона! Вы, капитан, могли бы служить при моем штабе отличным переводчиком.
– Благодарю, – отвечал Нейдгардт. – Но я желал бы остаться при своих зенитных батареях калибра «восемь-восемь»…
(С этого момента и до самого конца Сталинградской эпопеи барон Нейдгардт избегал общения с Паулюсом, и он появится лишь в самом конце – уже в подвалах универмага на площади Павших борцов, чтобы поиздеваться над высшим командованием, но об этом я расскажу позже.)
«Юнкерс» уже пошел на посадку, под его брюхом-фюзеляжем быстро-быстро мелькали крыши уютной Полтавы, утопавшей в глубоких снегах.
– Алло, алло, алло! – разбудил Паулюс своего зятя…
Его встречали: начальник штаба Фердинанд Гейм и адъютант Вильгельм Адам. Гейм сразу же доложил, что с 13 января – вот уже второй день подряд! – русская армия маршала Тимошенко проламывает оборону на путях к Харькову:
– Акцентировано их стремление на Барвенково.
Гладко выбритое лицо Паулюса отражало сияние морозного дня, все отметили его рост в 190 сантиметров, его телесную худобу, узкие губы и нос с благородной горбинкой. Тонкая рука Паулюса освободилась от тисков перчатки, протянутая Гейму.
– Благодарю, Гейм, о прорыве на Барвенково я извещен еще в Цоссене. – Затем Паулюс отвел ладонь Адама от козырька фуражки. – Не будем официальны. Судя по выговору, вы гессенец?
– Так точно, уроженец Гессена.
– Значит, земляк. Мы, надеюсь, поладим…
Штабной «хорьх» катил по заснеженным улицам Полтавы, и Паулюс был невольно удивлен великолепием классических зданий, обилием памятников старины, красотой старинных барских и купеческих особняков. Помня о «наполеономании» множества генералов вермахта, он шутливо обратился к полковнику Гейму:
– Кажется, здесь Наполеон не ночевал, не закусывал и не заводил скороспелых шашней с полтавскими дамами. Так что мне в этом городе никакие исторические аналогии не угрожают.
Фердинанд Гейм оказался совсем лишенным чувства юмора.
– Да, – отвечал он, – зато здесь бывал шведский король Карл XII, и Полтава перегружена памятниками в честь той самой битвы, которая отбросила короля к Вендорам.
– Любопытно их осмотреть, – сказал Паулюс…
Они прибыли в штаб-квартиру, занимавшую здание какого-то техникума. Начальником офицерского казино в Полтаве оказался старый приятель Паулюса – капитан Бернгард Дормейер, который с готовностью официанта уже держал обеденное меню.
– С чего начнем? – спросил он весело.
– С картофельных оладий, – сказал Паулюс.
– И только? Мы же богатые люди.
– Богатые? Тогда с луковой подливкой…
Квартирмейстер фон Кутновски предъявил сводку о состоянии 6-й армии, и она выглядела весьма утешительно. В составе армии числились одиннадцать пехотных дивизий, 213-я охранная, танковую группу Паулюса составляли сразу пять мощных панцер-дивизий, а также моторизованные (в том числе и отборные дивизии СС – «Викинг» и «Адольф Гитлер»).
– Замечательно, Кутновски, – сказал Паулюс. – Скоро следует ожидать еще и маршевых пополнений из Франции.
– Ах, «парижане»! Они там избаловались в Европе и, попадая на русский фронт, сразу скисают…
В оперативном отделе штаба уже были развернуты карты, оперативники кратко и четко ввели Паулюса в обстановку на фронте, заодно утешив его тем, что места прорыва русскими войсками сразу же заполняются из резерва.
– Количество русских дивизий у маршала Тимошенко не должно настораживать, – докладывали они, – ибо в русских дивизиях едва наберется пять-шесть тысяч человек, бывает и намного меньше, тогда как полнокровная германская дивизия насчитывает до пятнадцати тысяч солдат.
– Благодарю. Я доволен, – отвечал Паулюс. В казино он напомнил Кутченбаху о соблюдении должной субординации. – Хотя вы и зять мне, но обедать впредь станете от меня отдельно.
– Ладно, – по-русски отозвался зондерфюрер…
Подле Паулюса обедал генерал-майор Мартин Латтман, командир 389-й пехотной дивизии, и Паулюс дружески ему улыбнулся.
– Мы с вами уже встречались. Помните, это было в доме фельдмаршала Эрвина Витцлебена… вы не забыли?
– Да, в лучшие времена, господин генерал-лейтенант. Я тогда закрывал телефон подушкой, чтобы гестапо нас не подслушало.
– Значит, времена не были лучшими, Латтман.
– Они стали еще хуже, – кивнул Латтман. – Хотя здесь, в условиях фронта, мы говорим более откровенно, нежели в тылу.
– Как тут дела с партизанами? – спросил Паулюс.
Морозы на Украине держались сильные, и Латтман сказал, что только теперь в армию стали поступать каталитные печи для разогрева моторов, в радиаторы стали заливать глизантин – незамерзающую жидкость. А партизаны бросают в бензобаки немецких машин кусочек сахару, и этого бывает вполне достаточно, чтобы в пути машина остановилась «по неизвестным причинам» – никаких следов диверсии не остается.
– Советы, – заключил Латтман, – сдали нам свою территорию только в тактическом плане, оставляя ее в сфере своего прежнего политического влияния, доверяя власть партизанам…
Командиры дивизий были заняты делами на фронте. Паулюсу в Полтаве представились лишь командиры корпусов. Он объявил генералам, чтобы впредь борьба с партизанами не превращалась в репрессии над мирным населением:
– Мой предшественник Рейхенау слишком категорично разумел правовые нормы своего поведения. При мне этого не будет. Статья сорок седьмая военного кодекса от 1872 года сохранила свой смысл и в новых условиях: выполнение преступного приказа уже само по себе является преступлением…
Его пожелал видеть генерал-полковник Вальтер Хейтц, командир 8-го армейского корпуса («…выступающая нижняя челюсть, – описывал этого человека Адам, – придавала его узкому лицу какое-то жестокое выражение»). Хейтц был взбешен.
– Не понимаю! – заявил он. – Приказ Рейхенау одобрен лично фюрером, который повелел разослать его в копиях по всем частям вермахта, как общее руководство к действию в условиях Восточного фронта. Отвергая этот приказ Рейхенау, – сказал Хейтц, – вы… вы впадаете в опасную крайность.