* * *
Настали дни Пасхи, когда Паулюс появился в Берлине, дабы в кругу семьи отметить крещение двух младенцев-близнецов, благополучно рожденных дочерью Ольгой.
Радиовещание Берлина в эти пасхальные дни захлебывалось от восторга: генерал Зейдлиц прорубил «коридор» из Демянского котла, а германская авиация, отбомбившись по Мальте, уже раскладывала свои зажигалки по крышам Сталинграда… Первая деловая встреча Паулюса состоялась в кабинете Хойзингера.
– Сюрприз! – сообщил он. – Шапошников серьезно болен, на его место выдвигается Василевский, мой антипод. Думаю, мы раньше недооценивали его таланты. К сожалению, против Василевского абвер не подобрал компрометирующих материалов, если не считать того, что он сын священника.
– Этот фокус не пройдет, – сказал Паулюс, – ибо Сталин тоже учился в духовной семинарии. А как Гальдер?
Паулюс застал Гальдера в веселом настроении:
– Нам повезло. Чертовски повезло… В наших руках оказался русский генерал Самохин Александр Григорьевич, бывший военный атташе в Югославии, а ныне командир Сорок восьмой армии Брянского фронта.
– Как это случилось? Он… сдался?
– Нет. После приема у Сталина вылетел на фронт. Но пилот посадил машину не в Ельце, а на нашем же аэродроме в Мценске. Самохину не стоит даже трепать нервы в абвере, ибо при нем взяли целую сумку секретных директив. Теперь перед нами вырисовывается полная картина летних планов Тимошенко на Барвенковском выступе… Вашей Шестой армии, Паулюс, предстоит встретить удар на подступах к Харькову.
– Назовете ли точную дату?
– Примерную. Где-то в первой декаде мая…
Паулюс сомневался в достоверности рассказа Гальдера, ему с трудом верилось, что Самохин случайно сел на чужой аэродром с самыми секретными директивами своей Ставки:
– Слишком фантастична вся эта история. Не был ли пилот Самохина тайным агентом нашего фюрера? Или, может, Сталин нарочно пожертвовал своим генералом, чтобы всучить нам его портфель с фальшивыми планами?
– Нет. Просто его пилот летел без штурмана, плохо зная аэронавигацию, и теперь Москва будет за это расплачиваться…
Маршал С. С. Бирюзов, которому как раз и выпала горькая доля докладывать «наверх» об этом случае, после войны писал:
«У меня нет никакого сомнения в том, что трагический эпизод с генералом Самохиным сыграл свою роковую роль и в какой-то мере предопределил печальный исход нашего наступления на Харьков».
А пока там генеральштеблеры изучали бумаги из портфеля Самохина, в штабе фельдмаршала фон Клюге готовились фальшивые документы, чтобы убедить Сталина в его ошибочном мнении, будто летом вермахт будет снова наступать на Москву. Этот документ готовился в 22 экземплярах, и – будьте уверены! – немецкая разведка постарается, чтобы один из этих экземпляров попал на стол самого Иосифа Виссарионовича.
Уже одно название фальшивки «КРЕМЛЬ» должно вызвать душевный трепет вождя, который все резервы, какие у него есть, оставит при себе, чтобы оградить Москву и себя в Кремле…
Имена этих людей, которых я назову вам, ничего не говорят нам, и никакого геройства они не совершили, но весною 1942 года им привелось своими глазами увидеть нечто такое, что вскоре отразилось на делах наших армий Южного фронта и вызвало оперативный кризис, схожий с параличом…
Некий лейтенант Корженевский и рядовой Петров (имен их не знаю), изможденные до предела, оборванные и грязные, уже целый месяц выбирались к своим из окружения, в которое попали под Ростовом. Они стремились на север в сторону Славянска, где, по слухам, пролегала шаткая линия фронта; пуганые и осторожные, они стороною обходили магистрали, чтобы не нарваться на вражеские разъезды. Однажды ночь застала их в голой безлюдной степи, оба прикорнули у костерка, пробужденные на рассвете страшным грохотом моторов и гусениц.
– Танки! Смотри, смотри… сколько их, Господи?
Сначала десятки, а потом и сотни машин, маневрируя в степи, совершали странные эволюции. Наконец они застыли, образовав четкую геометрическую фигуру, похожую на четкий квадрат, видимый, наверное, даже из космоса.
– Что бы это все значило? – обомлели оба.
– Напоролись… прямо на танки Клейста! Но что они тут делают и зачем выстроились в квадрат, этого я не знаю.
Петров был дважды ранен (он танков боялся):
– Может, уйдем от греха, пока не поздно, а?
– Поздно. Лежи. Заметят – прихлопнут сразу…
Между тем танки Клейста, составив форму гигантского каре, внутри которого оставалось свободное пространство, чего-то выжидали. Экипажи от машин не расходились. В утреннем воздухе были слышны резкие окрики офицеров.
– Летят… гляди, гляди! – вдруг сказал Петров.
– Совсем непонятно, – ответил Корженевский…
Пятерка брюхастых самолетов вдруг пошла на посадку, приземлившись в центре танкового квадрата.
Машины вдруг ожили, экипажи забегали, разнося от машин длинные шланги, их подключали к фюзеляжам, и Корженевский догадался…
– Вот оно что! Заправляют баки горючим…
На смену опустошенным авиацистернам прилетали другие, быстро перекачивали горючее из фюзеляжей в танковые баки, и так продолжалось несколько раз – при строгом соблюдении хронометража по времени, в порядке распределения горючего по часовой стрелке. Было видно, что у немцев эта операция четко отработана еще на маневрах. Наконец вспыхнула сигнальная ракета, и танки, мощно содрогая поверхность истерзанной ими земли, колоннами развернулись в степные пространства… Корженевский и Петров долго не могли опомниться, потрясенные всем увиденным.
– Как в романах Уэллса, – сказал лейтенант. – Прямо марсиане какие-то, сошедшие на землю. Пошли, браток!
– Куда? – поднялся Петров, отряхиваясь.
– Хоть один из нас, – отвечал офицер, – должен непременно остаться в живых, чтобы сообщить своим о том, что мы случайно здесь увидели… вблизи Краматорска!
Разведка нашей 9-й армии подтвердила рассказ окруженцев. О группировании танков Клейста к югу от Славянска напомнили вышестоящему командованию. В «Истории второй мировой войны» сказано: «Однако ни командующий Южным фронтом генерал Р. Я. Малиновский, ни главнокомандующий войсками Юго-Западного направления маршал С. К. Тимошенко не приняли во внимание своевременный доклад… об угрожавшей опасности». Неудачи в войнах всегда неизбежны, но их нельзя оправдать, если они возникли по безалаберности людей, которым доверено ведение войны. Это явное пренебрежение к противнику послужило трагической прелюдией к роковым поворотам в мае 1942 года…
На генерала А. И. Родимцева, будущего героя Сталинградской битвы, в эти весенние дни произвели сильное впечатление слова рассуждавшего в окопе молодого комбата: