Когда они раскалятся, на них струею лили едкий уксус. Кислейший пар, что исходил от кирпичей, вдыхал в себя фельдмаршал полной грудью с усердием небывалым.
— Я не пойму загадки этой, — говорил он врачам. — Одни винят в чуме собак иль кошек. Кто обвиняет блох, кто крыс. А я вот вас, врачей, виню… За что вам деньги бешеные платят?
— За то, пто мы, — ответил Кондоиди, — цмерть от думы приемлем, как и все.
Но не безропотно, а борясь с нею…
По пятам отступающей армии шла вражья конница. Татары ехали особой иноходью по названию «аян»; езда такая быстра и лошадь не выматывает, а для всадника «аян» удобен: хоть спи в седле. Армия Миниха стремительно таяла.
Когда нет лекарств для больных, когда нет пищи и воды для изнывающих, — что тут сделаешь?
— Я сделаю! — бесновался Миних. — Я так сделаю, что солдаты побегут у меня сейчас… Пора бы уж привыкнуть им к повиновенью.
И он издал приказ — исторический: приказываю не болеть.
— Вперед! — призывал истошно…
А куда «вперед»? Под этот грозный окрик тремя каре отходила армия, пятясь под ударами сабель татарских. И таяла, мертвела, самоуничгожалась. В потемках своего шатра, спотыкаясь о бочки с вином и деньгами, фельдмаршал громыхал своим жезлом:
— Пастор, где вы? Молитесь ли вы за меня?..
Был серый день, тоскливый и ненастный. Казалось, даже воздух, насыщенный сыростью, и тот загнивал в груди. Лагерь поднимался от костров, чтобы двигаться дальше. Но многие с земли уже не встали.
— Пример их будет показателен для многих, — сказал Миних.
Он появился в лагере, вырос над умиравшими людьми:
— Встать всем и следовать, как велит ДОЛЕ…
Они лежали (безымянны и бесправны).
— Приказ известен мой: солдатам — не болеть! А коли вы не встали, значит, умерли. А коли умерли, вас закопают…
Был вырыт ров глубокий. Миних велел в этот ров кидать больных. Землекопы армейские боялись засыпать живых еще людей.
— Спаси нас, боже, душегубством эким заниматься…
— Копать! Иль расстреляю всех.
Армия тронулась дальше, а за нею еще долго шевелилась земля.
— Ну вот, дружище, — сказал пастор Мартене, — ты привык на везение слепое полагаться. Но звезда твоя угасла в этом злосчастном походе… Что скажешь теперь, Миних, в судьбу играющий?
— Скажу, чтобы ты, приятель, убирался к черту!
И друга выгнал. В рядах войска бежали громадные своры собак, сопровождавшие армию на походе. Миних показал Манштейну на них.
— Вспомните! — с угрюмым видом произнес фельдмаршал. — Когда мы начинали поход, у собак ребра пересчитать было можно. А сейчас, гляньте, какие они толстые… Это свиньи, а не псы!
— Мой экселенц, собаки отожрались на человечине.
На подходе к рубежам России всех собак-людоедов перебили солдаты без жалости. От Буга русская армия тремя колоннами шла по землям украинским. Армия без песен отходила к порогам Днепровским — старой, унизительной для России границе…
— Итак, все кончено, — сказал себе Миних. — Слава моя разлетелась в дым, и хорошего для себя не жду более.
Он сидел в убогой мазанке, под ногамч фельдмаршала бродили куры, в лукошке визжал новорожденный поросенок. Миних дописывал реляцию. Искал он в письме к императрице «апробации утешной» для поступков своих. Виделась ему в неудачах явная «рука божия». Характер Анны Иоанновны хорошо зная, Миних все на бога и сваливал: мол, так было угодно вышнему промыслу… Письмо готово. Бомба — не письмо! Ведь ясно, что в Петербурге жцали победы небывалой. Такой, чтобы турки сами запросили мира скорейшего. А вместо виктории славной он дарит Петербургу ретираду подлейшую.
— Ладно, — отчаялся Миних. — Отсылайте с гонцом…
Гонца на полном скаку остановили возле карантина…
— Стой! Слезай… или стрелять учнем.
Вышли из кордона офицеры гвардии с чиновниками. Письмо фельдмаршала было прошито ниткой на манер тетрадки, и для красы Миних обвил его ленточкой голубой, душистой.
— Возись тут с ним, — сказали карантинщики недовольно.
Первым делом распороли тетрадку. Нитку из нее, заодно с ленточкой, в печку бросили. Работали чиновники в вощаных перчатках. Перепрелый пар кисло шибал от чанов. Распотрошив письмо, безжалостно его совали в уксус. Потом листы реляции Миниха держали на вытянутых руках перед писцом. А писец, бумаги Миниха не касаясь, лишь взглядывая на нее, проворно снимал копию.
Копию он снял, и тогда оригинал письма Михина сожгли.
— Перекидывайте… теперь можно, — сказал чиновник.
Офицер гвардии взял копию письма и листы этой копии обмотал вокруг стрелы.
Стрелу приладил к тетиве лука татарского — выстрелил. Стрела с певучим стоном перелетела через кордон. А там, уже по другую сторону карантина, письмо снова запечатали. Иной курьер вскочил в седло, сунул реляцию за пазуху и — поскакал!
А гонца от Миниха раздели всего, обкурили, в землянку черную засунули и дверь запечатали:
— Сиди, голубь!
Обратный курьер от Анны Иоанновны сыскал фельдмаршала на подворье Киево-Печерской лавры. Небритый и голодный гонец вручил Миниху конверт и тут же свалился в непробуцном сне.
— Созвать генералитет, — велел Миних.
Генералам своим он сказал:
— Россия, кажется, так и помрет перед Австрией всегда виновата. За все, за все мы виноваты… одни мы! Даже за то, что турки под Белградом цесарцев беспощадно лупят. Вот письмо от ея величества, государыни нашей премудрой. В нем она указует нам: срочно разворачивать армию обратно. Одним махом брать Бендеры и неприступную Хотинскую крепость, дабы плюгавых союзников наших из белградской беды выручать.
Он швырнул на стол жезл фельдмаршальский.
— Кладу перед вами самое дорогое, что имею, — объявил Миних. — Ежели кто из вас, генералы мои, возьмется армию в нынешнем ее состоянии с квартир зимних в поход поднять, кто развернет ее на Днестр, откуда пришли мы едва живы, кто Бендеры штурмовать станет, тому… Тому герою сразу вручаю жезл сей! А сам уйду в отставку, чтобы разводить куриц яйценоских и нумизматикой заниматься.
Генералы молчали, взвешивая меру отчаяния фельдмаршала. Румянцев все же решился взять жезл в руки, подержал его над столом, словно примериваясь к нему, удобен ли в ладони?
— Тяжеловат… — И положил жезл обратно.
Другие даже не глянули на эту короткую дубинку, дающую всемогущество и славу. Петербург не ведал, в каком гиблом состоянии выбралась армия на Украину, чума шла по следам, хватая солдат за пятки, в села и города уже вторгаясь.
Генералы пришли к согласному выводу: