Но это еще не все! Возле Каменного моста Наполеон раскинул меняльные лавки, где сидели его агенты. Поддельные деньги они обменивали на монеты. Не плевые бумаженки, из России вычерпывалось серебро и золото. За одну “синенькую” (5 рублей) менялы просили серебряный рубль. Фантазия Наполеона разыгралась в Москве настолько, что он стал выплачивать жалованье своим войскам опять-таки фальшивыми русскими деньгами.
Тарутинская битва послужила сигналом гибели. Наполеон не покинул Москву – Наполеон бежал из Москвы (большая разница!). На дорогах отступления “Великая армия” бросала после себя массу вещей, и – будто случайно – на бивуаках оставляли чемоданы, набитые фальшивыми деньгами. Наконец однажды казаки “растрепали” французский обоз, в хвосте которого ехали фургоны с остатками денежного фонда. После этого немудрено, что русский государственный банк вскоре залихорадило от наплыва фальшивых ассигнаций.
Русские люди быстро научились отличать поддельные “наполеонки” от настоящих денег. Настоящие были подписаны от руки, а на фальшивых подписи были гравированы. Лалль, при всей его скрупулезности, все же допустил одну ошибку, для глаза обывателя почти незаметную, но которая была известна банковским чиновникам (один неверный штрих, пересекавший букву “X”, служил уликой). В 1814 году, когда победоносная армия России возвращалась домой из Франции, был произведен бухгалтерский подсчет всех полковых касс. Он дал ужасные результаты! В артельных суммах армии тогда насчитывалось 1 500 000 рублей, а средь них 300 000 рублей оказались фальшивыми… Одна пятая часть всех денег ни к черту не годилась! Что же сделало в этих условиях русское правительство? Страна разорена – это так. Не принять от народа фальшивые деньги – значило усугубить всеобщее разорение. Крестьянин, имея на руках фальшивую бумажку в 25 рублей, обнищает совсем, если эту бумажку не оплатить. Деньги есть деньги, и честный труженик, которому от оккупантов досталась поддельная ассигнация, не виноват. Государственный банк поступил правильно, принимая фальшивые ассигнации как подлинные. Их сразу откладывали в сторону, а потом бросали в печку. Государство несло убытки – непоправимые! Но иначе было нельзя… Историк П. И. Бартенев писал, что русский банк “не на один миллион выкупил таких ассигнаций у крестьян и обманутых людей, великодушно покрывая недобросовестность неприятеля”.
Но вот война закончилась. Венский конгресс свое положенное отболтал и отплясал. Армии разошлись с песнями по казармам. Наполеон отплыл на остров Святой Елены. Вроде бы все притихло. Но мир запомнил, что фальшивые деньги могут быть опасным оружием. В 1865 году одряхлевший генерал И. П. Липранди предупреждал русских читателей: “Неприятель наш… впредь не остановится перед употреблением и пользованием всеми средствами, отвергаемыми нравственностью и человеколюбием”!
В этом же 1865 году в Париже судили фальшивомонетчика Франковского; его почтенный адвокат Тюсс выступил на процессе с речью, в которой уже не было ни нравственности, ни человеколюбия.
– Не понимаю: отчего возник весь шум? – сказал Тюсс. – Великий император Наполеон миллионами чеканил фальшивые деньги, и мы ходим поклониться его праху в Пантеоне… Франковский не желает попасть в Пантеон! Он отчеканил несколько паршивых франков, и мы сажаем его на скамью подсудимых. Я вас спрашиваю, дамы и господа: неужели старуха логика умерла?
Логика не умерла, но фальшивомонетчика оправдали…
Великий хитрец Талейран всегда предупреждал своих подчиненных, чтобы не были они чересчур усердны по службе. Справедливость этого назидания можно оценить в полной мере по карьере гравера Лалля: он слишком старался, изготовляя для Наполеона миллионы иностранной валюты, а сам умер в нищете! Когда Париж сдали на милость победителей, все “произведения” Лалля были уничтожены союзной комиссией; тончайшие узоры ассигнаций на гравировальных досках были вытравлены с помощью химических растворов… А на что иное мог Лалль рассчитывать? Как бы ни были красивы радужные ассигнации, сделанные им, человечество не станет вставлять деньги в рамочку, развешивая их по стенкам музеев подле Рубенса и Тициана, между Энгром и Менцелем… Деньги есть деньги, и плох человек, который любуется ими!
Гитлер продолжил и развил выпуск фальшивой валюты. Фабрика смерти – концлагерь Заксенхаузен – стала фабрикой фальшивых долларов, фунтов, рублей. От граверов блока № 18/19 не осталось даже пепла, зато эсэсовцы сохранили доски, сделанные ими. Угроза фальшивых денег и по сю пору остается в силе. Мутная и грязная кровь гитлеровских фальшивок снова стала пульсировать в финансовых артериях США, Англии и Франции…
А я не обижаюсь, когда в магазине кассирша просматривает на свет поданные мною новенькие купюры. Ибо я знаю историю. Знаю историю типографии в доме № 26 на улице Вожирар, знаю историю и блока № 18/19 в концлагере Заксенхаузен.
Пусть кассирша проверяет. Деньги – дело серьезное!
С ними всегда надобно обращаться осторожно, как с оружием, которое заряжено.
Деньги иногда стреляют!
Генрих Карл Штейн был министром Пруссии.
– Мы, немцы, – говорил он, – давно чего-то жаждем, но, чтобы утолить жажду, осуждены глотать собственные слезы. Я боюсь не за Пруссию – я давно страдаю за всю Германию!
В канун своего позора Берлин оставался слишком заносчив. Кухарки выбивали стекла в здании посольства Наполеона, а самоуверенный (но еще не знаменитый) генерал Блюхер нахально затачивал свою саблю на ступеньках того же посольства:
– Смерть французам! Наполеона утопим в Рейне…
Королева Луиза показывалась народу в костюме “орлеанской девственницы”. А солдат – ради воодушевления – толпами, словно баранов, загоняли в королевский театр, чтобы они набрались мужества от просмотра шиллеровского “Валленштейна”. Пасторы в храмах столицы открыто возвещали прихожанам:
– Наполеон еще не изведал силу Пруссии! К чему нам ружья? Достаточно шпицрутенов, чтобы гнать его генералов, вчерашних лавочников и сапожников. Одни лишь мы, пруссаки, имеем полководцев, живущих по заветам “старого Фрица”…
Наполеон одним взмахом уничтожил Пруссию при Йене, и в день погрома лишь три человека догадывались, в чем секрет его успехов, – это были Шарнгорст и Гнейзенау, а с ними и молодой Клаузевиц, любимый ученик Шарнгорста. Зато вот пылкий Блюхер, угодивший в плен, еще ничего не понимал:
– Французы для меня хуже пьяных лягушек. Как эти лягушки смогли повалить могучего прусского буйвола?..
Наполеон сознательно унижал Пруссию; во дворце Сан-Суси он забрал для себя кабинетные часы “старого Фрица”.
– Вы уже достаточно ими полюбовались, – беспардонно заявил он немцам. – Теперь эти часы короля Фридриха Великого станут отсчитывать новое время – время моего величия…
Пруссия, жившая славой былых побед, считалась в Европе самой непобедимой, и тем страшнее были бедствия пруссаков. Наполеон превратил побежденных в поставщиков денег и продовольствия для армии Франции, со смехом он признавал: