– Век не забуду, дядя Леонтий, что спас ты меня.
А русские врачи щупали солдата и спрашивали:
– Братец, ну-ка, не стыдись, люди свои, снимай портки и рубаху… что-то не верится! Ежели восемнадцать штыковых ран заработал, так каким же макаром в живых остался?
Ответ Коренного был по совести – честным:
– Удивляться не след! Французы, уважая меня, не до нутра кололи, нанося раны полегше, чтобы не до смерти…
Сие, отмечали потом историки, делает честь солдатам “старой гвардии” Наполеона, которые, сами будучи не робкого десятка, умели уважать и храбрость противника.
Александр I наградил Коренного деньгами, сказал:
– Ступай-ка домой! Ты свое дело уже сделал…
Вот и пошел “дядя” домой – пешком, пешком, все пешком.
От Лейпцига до Петербурга – ать-два, ать-два… В полку лейб-гвардии Финляндском, уже на пороге своего дома, солдат поначалу обскреб ноги от грязи дорожной, стукотнул в двери. Прасковья Егоровна как увидела его, так и всплеснула руками, не ожидая видеть его, а Коренной, входя в дом, первым делом сказал, что в гостях хорошо, а дома все-таки лучше:
– Нет ли, Параня, щец у тебя горячих? Наголодался в дороге, словно собака худая, да и продрог до костей, потому и от чарочки не откажусь… Накрывай стол! Хоть посидим рядышком да в глаза друг другу посмотрим…
А. К. Жерве, вернувшись на родину после Венского конгресса, выхлопотал ему приличную пенсию, как ветерану, и вскоре Леонтий Коренной растворился для нас в общенародной безвестности, не оставив историкам ни единой бумажки в архивах, ни разу не подал он голоса из безжалостного мира забвения. А по улицам русской столицы уже маршировали молодые солдаты, распевая:
Мы помним дядю Коренного,
Он в нашей памяти живет…
Грешно забывать! В торжественных залах Русского музея представлена картина художника Полидора Бабаева “Подвиг гренадера Леонтия Коренного”, созданная в 1846 году. А во время Крымской кампании Тульский оружейный завод снабжал офицеров, героев обороны Севастополя, особыми револьверами: их стволы и барабаны были украшены травлением и позолотой рисунков, которые отражали давний подвиг солдата Леонтия Коренного.
Наверное, к тому времени его уже не было в живых!
А в 1903 году, когда лейб-гвардии Финляндский полк праздновал столетний юбилей, офицеры полка отметили его установкой бронзового памятника Коренному, который и был представлен при входе в парадное здание офицерского собрания. И все офицеры, вплоть до самой революции, входя в собрание, снимали перед ним фуражки и отдавали солдату честь… Давно кончились те золотые времена, когда офицеры выходили из богатых дворянских семей, и потому ко времени юбилея полка офицеры жили на свое скромное жалованье, лишнего рубля не имея. Но все-таки отмечу особо, когда они вспомнили о подвиге Коренного, то сразу собрали для сооружения памятника 23012 рублей и 66 копеек.
А ведь по тем временам – это деньги, и немалые!
Большевики, придя к власти, этот памятник уничтожили.
Он был им не нужен, ибо подвиг Коренного никак не отражал “вопросы классовой борьбы пролетариата”. Нам, читатель, остались только фотографии с этого памятника…
Летом 1817 года фрегат русского флота “Святой Патрикий” вышел из Копенгагена в Лиссабон, чтобы доставить в Португалию графа Павла Строганова, умиравшего от чахотки.
– Я не доживу до Лиссабона, – сказал он жене. – А перевод Дантова “Ада” ты закончишь, Софи, уже без меня…
Фрегат вздрагивал от ударов волн, тяжкие скрипы шпангоутов были уже привычны. Строганов беседовал с врачами по-английски, с племянником по-французски, с женою и слугами по-русски. Все говорили ему “ваше сиятельство”, а близкие называли его: “Попо… наш дорогой Попо!” Среди ночи он вызвал в каюту капитана Фому Кандлера:
– Сколько футов под килем и сколько миль от берега?
Берег Дании был еще недалек, а глубина небольшая.
– Вот и хорошо. Сейчас вы бросите якоря в море, всех с корабля прошу сойти на берег. Со мною останется только собака.
– Нет! – закричала Софья Владимировна. – И я… и я…
– Ты уйдешь с корабля тоже. Я хочу побыть один.
От фрегата отвалили вельботы. Плачущая женщина смотрела, как угасают за кормою сигнальные огни “Святого Патрикия”. Еще несколько взмахов весел, и шлюпки с хрустом полезли на берег. Матросы развели большие костры. Черная ночь почти враждебно нависала над бивуаком русских людей, случаем заброшенных на чужбину.
Звезды не спеша угасли. Розовой полосой обозначился рассвет. Софью Владимировну доставили на борт фрегата. Догоревшая свеча дымилась еще в стакане. Верный друг – собака – с жалобным воем лизала руку мертвого хозяина. “Святой Патрикий” поднял паруса и поплыл обратно – в Россию…
…В эту же ночь в парижском бедламе умерла всемирно знаменитая Теруань де Мерикур.
Какая же связь между русским аристократом и этой кровавой героиней Французской революции?
Если падают звезды при смерти людей, то в эту ночь две большие чистые звезды обрушились с небосвода в кипящую бездну океана.
Попо родился по дороге из Фернея в Париж, после визита его родителей к Вольтеру. Об отце его Екатерина II шутя говорила: “Вот человек, который тщетно желает разориться, и все не может”. Детство Попо провел во Франции. Когда мальчик подрос, его гувернером стал бродячий математик Жильбер Ромм. Республиканец в душе, Ромм на своем ученике доказал, что не происхождение, а воспитание образует человека. Мрачный умница, резкий и раздражительный, как все уроженцы Оверни, гувернер был человеком возвышенной души и чистый нравами. Легкомысленные родители Попо были заняты своими страстями, и Ромму никто не мешал формировать из мальчика человека своих представлений.
Волшебный Грез писал тогда портрет с Попо (в овале – пышнокудрая голова ребенка). Легран резал с портрета гравюру. Неистовый гувернер в бешенстве разворотил гравюрную доску.
– Не будите в ребенке тщеславия, – заявил он родителям.
Ромм вместе со Строгановыми приехал в Петербург; по дороге ученик и его учитель изучали русский язык. На Невском их ждал дворец – дивное создание Растрелли. Но вернулись они не вовремя – фаворитом Екатерины был красивый Римский-Корсаков, которого за его вокализы прозвали “Царем Эпирским”; в него-то сразу и влюбилась чувственная мать Попо. Граф А. С. Строганов великодушно подарил жене-изменнице подмосковное Братцево (близ села Тушина), и она, бессердечная к сыну, укатила туда с Римским-Корсаковым.
– А вы замените ему мать, – сказал Строганов гувернеру.
Ромм ввел в комнаты Попо робкого крестьянского мальчика:
– Его зовут Андреем Воронихиным, он приехал из пермских владений вашего отца… Попо, я хочу, чтобы вы стали братьями!